Кровавые поля

– Каждый человек имеет право мечтать, – проворчал товарищ и искоса посмотрел на Квинта. – Я рад, что судьба свела меня с тобою, Креспо.

В горле Квинта появился ком. «Меня зовут не Креспо», – хотелось ему сказать, но он сумел лишь выдавить:

– А меня – с тобою, друг мой.

Галлы и солдаты в черных шлемах начали стучать оружием по щитам.

– ГАН-НИ-БАЛ! – кричали они. – ГАН-НИ-БАЛ!

По рядам гастатов прокатилась волна страха. Квинт понимал, что после всего, что они перенесли, это уже слишком.

– Спокойно, парни, – крикнул он, сопротивляясь подступающему ужасу. – СПОКОЙНО!

– Гадес, что здесь происходит? – чудесным образом прозвучал голос Коракса у уха Квинта.

Он радости юноша едва не заплакал.

– Ганнибал, командир. Он здесь вместе со своими телохранителями. Галлы… наши парни слишком устали, командир. Они не могут…

Коракс посмотрел Квинту в глаза и прочитал в них полное изнеможение. Потом центурион оглядел вражеских солдат и бросил парочку ругательств в адрес Ганнибала, оценивая ситуацию.

– Дерьмо. Если мы здесь останемся, нам конец. Отступаем.

Квинт заморгал.

– Командир?..

– Ты меня слышал, гастат. – Голос центуриона прозвучал, как удар хлыста. – Отступаем, парни. Сохраняйте строй. Мы будем отходить медленно, шаг за шагом. Выполнять!

Гастатов не пришлось просить дважды. Бросая испуганные взгляды в сторону врага, они начали медленно отступать. Пять, десять, пятнадцать шагов. Им пришлось перешагивать через своих раненых товарищей, что рвало сердце и вызывало тошноту. Умоляющие голоса призывали на помощь.

– Не оставляйте меня здесь, пожалуйста…

– Мама… Я хочу к маме… Мама!

– Мне больно… Мне так больно… Пожалуйста, остановите боль…

Квинт видел, как многие легионеры наносили быстрые удары своими гладиусами. Однажды он сам так поступил, но не смог посмотреть в наполненные ужасом глаза гастата, чью жизнь закончил. Они отступили четыре десятка шагов, когда Коракс приказал остановиться.

– Они нас не преследуют, – сказал Квинт, глядя на врага; в нем вновь затеплилась надежда.

– Нет. Ганнибал ушел, посмотри. Он должен побывать в разных местах, чтобы вдохновить своих солдат на продолжение наступления. – В первый раз Квинт услышал усталость в голосе Коракса.

Юноша снова ощутил панику, которая тут же уступила место облегчению, когда он увидел, что центурион по-прежнему полон решимости сражаться.

– Ты хорошо себя показал, – сказал Коракс.

Лицо Квинта, покрасневшее от палящего солнца и усилий, стало еще более красным.

– Благодарю, командир.

Тот коротко кивнул.

– Я ходил поговорить с Сервилием, чтобы выяснить, не можем ли мы перейти в контратаку, но обнаружил, что он умирает. Его легионеры перестали держать строй. Мне повезло, что я выбрался оттуда живым, – голос Коракса стал жестким и монотонным.

Квинт заставил себя задать вопрос:

– Значит, сражение проиграно, командир?

Ответом ему было молчание, которое сказало о многом.

– Да, – наконец заговорил Коракс. – Ганнибал – настоящий гений, сегодня он совершил невозможное. Будь прокляты его глаза! Лишь боги знают, сколько людей лягут здесь до наступления ночи…

Квинт посмотрел на Урса и увидел на лице друга такое же отчаяние, которое затопило его собственное сердце. Спасение от галлов не имело особого значения, если они до сих пор окружены.

– Что будем делать, командир?

– Сейчас постараемся избегать схваток с врагом. Соберем побольше солдат. Затем постараемся найти слабое место в строю противника, пробьем в нем брешь и направимся к реке – и к нашему лагерю. Если его будет невозможно оборонять, отступим на север.

Задача, поставленная перед ними Кораксом, казалась более сложной, чем покорение самых высоких вершин в Альпах зимой, но Квинт обнаружил, что полностью согласен с центурионом. Как и Урс. Когда Коракс рассказал о своем плане остальным гастатам, никто не стал возражать, даже Мацерио. Квинт не был удивлен. Центурион уже давно заслужил доверие, не только во время сражения у Тразименского озера, когда провел их через ливийские фаланги, но и потом, когда они вместе преодолевали многочисленные трудности. К тому же у них не оставалось выбора, если они не хотели ждать, когда с ними покончат карфагенские войска. Судя по ошеломленным лицам легионеров, погибли очень многие римляне, но Квинта такой исход не устраивал. «Да, я устал, – подумал он. – Да, потерпел поражение. Но я не жалкая овца, которая будет стоять, дожидаясь, когда ей перережут горло».

Предположение Ганнона о том, что его люди слишком устали, чтобы продолжать убивать, оказалось верным. К тому моменту, когда небо окрасилось во все оттенки розового и красного, предвещая ошеломляюще красивый закат, большинство ливийцев выглядели так, будто перепились. Они спотыкались, когда он отдавал приказ идти вперед, и с трудом могли поднять щиты и мечи, не говоря уже о том, чтобы убивать римлян. Во время одной из последних атак Ганнон потерял несколько солдат, когда горстка отчаявшихся легионеров заметила их усталость и пошла в атаку. Сейчас не имело смысла терять ценных людей, и ему пришлось вывести более половины фаланги из боя.