Кровавые жернова

«Словно дымом заволокло», – подумал о них Холмогоров.

– Присаживайтесь, Антон. Что вас привело? – Холмогоров внимательно смотрел на крепкого мужчину с остановившимся взглядом.

– Я даже не знаю, с чего начать. Но вы человек умный, наверное, много книг прочли и к Богу ближе, чем все остальные.

– Перед Господом все равны, – спокойно ответил Холмогоров. В его глазах засветились искорки. – Все живое и сущее перед Создателем одинаково равно.

– Не знаю, не знаю… – бормотал Полуянов. – Я уже ничего не знаю, словно рухнуло, оборвалось что-то внутри и душа улетела от меня далеко-далеко и не возвращается.

– Душа улетела?

– Ну, я не знаю, как все объяснить…

– А вы по порядку, с самого начала.

– Наверное, вы были правы, Андрей Алексеевич. Когда я вас на источнике увидел, вы мне не понравились. Простите меня, конечно, но я тогда подумал…

– Это неважно, что вы подумали. Сейчас мы сидим и разговариваем, – Холмогоров понимал, что с Полуяновым произошло что-то странное, чему дать разумное объяснение он сам не в состоянии.

– У меня есть жена и есть женщина, которую я люблю. А может быть, мне лишь кажется, что я ее люблю. У меня был друг Сергей Краснов, настоящий друг. Вы, наверное, слышали, что самолет, летевший в Ханты-Мансийск и"

Москвы, разбился и все до единого погибли.

Молния в него ударила, так говорят. Так вот, Сергей летел в этом самолете, а должен был лететь я, понимаете? – Полуянов постучал себя кулаком в грудь.

– Почему вы себя вините?

– А кого еще? Я должен был лететь, а он полетел вместо меня, и его теперь нет. А у Марины, его жены, помутился рассудок, она вдруг впала в детство и думает, будто она официантка.

– Не совсем понял, поясните.

– Ну что же здесь непонятного? Все очень просто. В то время, когда ее муж летел в самолете, мы сидели в придорожном ресторане, в Москву возвращались из аэропорта. Проводи"; ли Сергея и назад. Она тогда еще сказала, что в детстве мечтала стать официанткой… А теперь она никого не узнает. Столы убирает, грязную посуду моет, угодливо улыбается… – Полуянов говорил медленно, с трудом подбирая слова.

Иногда его прорывало, и тогда сразу вырывалось несколько быстрых фраз. – Плохо мне, я ничего не могу понять, что к чему и почему все так стало скверно.

– Наверное, вы ее любите, если так переживаете?

– Наверное, я уже не знаю сам, люблю не люблю.., мне ее жалко. Когда я вижу ее плечи, слышу голос, у меня мурашки бегут по спине.

Но знаете, Андрей Алексеевич, – Полуянов перешел на шепот, он смотрел на Холмогорова, но советник Патриарха чувствовал, что Полуянов его не видит… – несколько месяцев я страдал от ужасной болезни. На спине выскочила какая-то дрянь, кожа зудела, болела – не прикоснуться. Я и к одному врачу, и ко второму, и к третьему. В разные клиники обращался.

Сколько я всяких таблеток съел, не сосчитать.

Ничего не помогло. Тут один местный, вы его видели, знаете, молоко возит, Григорий Грушин.., завел меня к Ястребову…

Холмогоров проследил за рукой Полуянова, тот указывал на дом с тарелкой спутниковой антенны, обнесенный высоченным дощатым забором.

– Я не верил, что мне кто-либо поможет.

Но знаете, когда страдаешь, хватаешься даже за соломинку, готов поверить во все что угодно, лишь бы избавиться от мерзкой непрекращающейся боли Она меня так изводила, что мне даже умереть хотелось.

– Дальше. Говорите, Антон, я слушаю.

– Я того человека до этого ни разу не видел, хотя сам из этой деревни. Удивительный человек…

– Он вам помог? – поинтересовался Холмогоров.

– Вы не поверите, помог. Он меня усыпил, или я сам уснул. Очень смутно все помню, как в густом-густом тумане. Помазал мне спину, а перед этим напоил каким-то лекарством. А через неделю, как он и советовал, я повязку снял, а на спине кожа розовая, как у младенца. Ни ран, ни язв, ни зуда, ни боли – ничего!

– Ну что ж, это хорошо.

– Нет, это плохо! – воскликнул Полуянов.

– Почему же плохо?

– С этого все и началось… Я хотел, чтобы мой друг.., ну, короче, чтобы его не стало… У всякого человека полным-полно желаний, самых разных, и не всегда эти желания хорошие, правда ведь? – с надеждой в голосе спросил Антон. Холмогоров кивнул. – Вот и у меня было желание, чтобы Сергея не стало. Я не желал ему смерти, не хотел, а просто думал, как бы было все хорошо у меня с Мариной, если бы его не было.

В дверь постучала матушка Зинаида. Полуянов смолк. Она поставила поднос с двумя чашками и тут же бесшумно удалилась.

– И вы, Антон, теперь думаете, что это из-за вас погиб друг?

– Ничего я не думаю, просто понять хочу, разобраться.

– Вам тяжело?

– Очень, – сказал Полуянов и, закрыв ладонями лицо, опустил голову.

Грохоча пустыми бидонами, по деревенской улице ехал грузовик, за рулем, дымя сигаретой, сидел Григорий Грушин. Когда грузовик миновал дом священника, Холмогоров вздрогнул. Он вспомнил безумный взгляд сельского водителя, тускло сверкнувшую, занесенную для удара тяжелую монтировку, вспомнил слезы и слово, которое повторял как заведенный Григорий Грушин: «Наваждение какое-то!».

Полуянов медленно отвел ладони от лица, посмотрел на Холмогорова, тряхнул головой: