Кровавый Дунай

Котёночкин со снайпером, негромко обронив «Есть!» — вышли на улицу, под густой мокрый снег, перемежающийся мелким пакостным дождиком. Да, декабрь в Будапеште — скверное время… Савушкин проводил взглядом своих бойцов и, прикрыв входную дверь, уже двинулся было в гостиную — как быстро нарастающий шум автомобильного мотора привлёк его внимание. Он остановился, вернулся к входной двери, и, приоткрыв её, стал ждать источник шума. Не прошло и минуты — как из-за угла показался легковой автомобиль, в котором Савушкин очень быстро опознал «испано-сюизу» семейства Ясберени. Роскошный лимузин, донельзя грязный, но от этого не переставший быть шикарным — скрипнув тормозами, остановился у ворот. Из него вышла госпожа Ясберени, с места водителя выскочил офицер, судя по мундиру — Имре, а вот с заднего сиденья… С заднего сиденья на улицу выбрался человек, которого Савушкин меньше всего ожидал увидеть в Будапеште. Потому что одет этот человек был в форму немецкого военно-морского офицера…

Глава шестнадцатая

О том, что иногда очень полезно подслушивать чужие разговоры…

— Lassen Sie mich mich vorstellen, Oberleutnant Tegethoff![32]

— и немецкий моряк, щёлкнув каблуками, приложил ладонь к фуражке. Савушкин про себя ухмыльнулся — надо же, фрондёр… Вермахт с июля вскидывает руку в «партийном» приветствии, а в кригсмарине, похоже, манкируют приказом фюрера об отдании воинской чести… И, повернувшись к Имре, произнёс:

— Imre, Kumpel, stell mich unserem Gast vor.[33] — Раз немец счел необходимым представится — значит, сын хозяйки говорил ему обо мне — или, может быть, даже о нас. Ну а поскольку немец при этом выказал определённое почтение — значит он, Савушкин, в этом доме никак не прислуга. Вот и послушаем версию молодого хозяина…

Имре, кивнув, произнёс, обращаясь к немцу:

–. Lassen Sie mich Graf Alexei Smolyaninov, vorstellen den Neffen meiner Mutter. Er verließ Berlin — sein Haus wurde bombardiert.[34]

Савушкин церемонно поклонился. Тут в дом вошла Вера Антоновна, и, всплеснув руками, укоризненно произнесла:

— Имре, ты держишь гостя у порога! Это невежливо! Лёша, помоги мне накрыть на стол, мы обязаны напоить нашего спасителя хотя бы чаем!

Тут немец, откашлявшись, произнёс:

— Люче кофе… — И, смущённо улыбнувшись, добавил: — Йа говорю рюски, но ошень шлехт… плёхо… Ich muss anrufen. Wo ist dein Handy?[35]

— Имре, проводи гостя к телефонному аппарату. — Произнесла Вера Антоновна и, обращаясь к Савушкину, добавила: — А мы всё же на кухню. Кофе так кофе…

Оставшись наедине с капитаном, она продолжила:

— Алексей, вы даже не представляете, что с нами за эти четыре часа произошло! Ужас!

— Вера Антоновна, если можно — вкратце.

— Да, да! Вы знаете, что Эстергом оставлен венгерской армией? И там сейчас большевики?

— От вас впервые слышу.

— Немцы взорвали мост Марии-Валерии! Кошмар! И самое главное — как говорит Имре, совершенно бесполезный кошмар, ведь русские танки уже за Ипелем, вышли на верхневенгерскую равнину! Дорога на Пожонь… ну, то есть на Братиславу… и далее на Вену свободна!

Ого… Савушкин изумлённо покачал головой. Вера Антоновна, приняв это на свой счет, принялась жарко убеждать капитана в своей правоте:

— Это абсолютная правда! Мы только въехали в Сентендре, еле протиснувшись сквозь скопища машин нилашистов и немецких тыловых колонн — как буквально на наших глазах последний поезд из Эстергома в Будапешт попал под обстрел русских танков! Они расстреляли паровоз, как на стрельбище! Имре поймал какого-то первого лейтенанта-пехотинца, и тот сообщил, что двадцать третья дивизия сложила оружие перед русским кавалерийским разъездом — лишь два батальона ушли на северный берег Дуная… Эстергом у русских! В Дороге, на станции, они захватили почти тысячу вагонов с продовольствием и эвакуируемым имуществом… — Ни на мгновение не останавливая свою речь, хозяйка дома, достав мешочек с кофейными зёрнами, пересыпала несколько горстей ароматных бобов в кофемолку и принялась молоть кофе — продолжая свой монолог, каковой жанр, судя по всему, предпочитала всем остальным: — Как вы знаете, большевики захватили Пилишвёрёшвар и заняли Помаж и Будакалас. Пять или шесть поездов с беженцами остановились у Помажа — дальше хода не было… С острова Сентендре переправился венгерский батальон — но по просьбе приматора Сентендре решил сдаться. Мы приняли решение возвращаться в Будапешт — двигаться на Эстергом было уже бесполезно. Русская кавалерия перехватила дорогу в нескольких местах. Пока мы разворачивались и пробивались назад — в город вошли казаки, в половину первого они спешились у пресвитерии Сентендре. Мельник из Тотфалу рассказал нам, что в его городке русские собрали местное руководство — приходского священника, директора школы и нотариуса — и потребовали, чтобы все мельницы городка стали молоть муку. Охранять склады они поставили венгерских национальных гвардейцев, даже не разоружив их — просто велев им одеть белые повязки на рукава.