Кровавый гимн

– Отдайся во власть нас обоих, мою и Крови, – сказал я. – Я хочу, чтобы вы с Квинном в отличие от меня достигли совершенства. Хочу, чтобы период ученичества, который тебе предстоит, прошел безупречно. Ты меня слушаешь? Квинн был рожден дважды, и оба рождения обошлись ему очень дорого. Виной тому никчемные матери. Я хочу стереть это из его памяти.

Квинн слегка сжал мою руку. Это был жест одобрения, невзирая на то, что я практически лежал на маленьком сочном теле любви всей его жизни, которая теперь трансформировалась в его бессмертного компаньона.

– Кровь сказала мне многое, – медленно заговорила Мона. Кровавые слезы на ее щеках высохли и походили теперь на хлопья пепла. – И многое объяснила. Мне было так хорошо. А потом пришли мысли. Я знаю, ты прожил не один век. И даже пытался покончить с собой, но безуспешно. Ты удалился в пустыню, подобно Христу, однако очень сильная кровь не позволила тебе умереть. И то, что ты не можешь умереть, пугает тебя. Все, во что ты верил, рухнуло. Ты говоришь себе, что у тебя не осталось иллюзий, но это неправда.

Мона снова задрожала. События развивались слишком стремительно для нее. Может быть, и для меня тоже. А где же призрак? Рассказать ей о призраке? Нет. Я почувствовал облегчение оттого, что она больше не могла читать мои мысли.

– У нас нет своей веры, – сказал я Моне, обращаясь в то же время и к Квинну. – Бог терпит нас, но какое это имеет значение?

Мона горько улыбнулась.

– А у кого сейчас есть вера? – спросила она.

– У многих. У вашего отца Кевина, кажется, есть, – ответил я.

– Он верит только в Христа, – возразила Мона. – А это нечто другое.

– По мне, так это просто здорово, – откликнулся я.

– О, перестань, он не смог бы обратить тебя, даже имея в своем распоряжении целый век.

Меня охватили мучительные воспоминания. О Мемнохе-дьяволе. О беседах с Богом Воплощенным. О сомнениях и подозрениях, что я всего лишь пешка в какой-то хитроумной игре душ. О том, как я бежал из ада, заполненного мириадами взывающих о прощении, в холодный, заснеженный Нью-Йорк, как поставил материальное, чувственное и цельное превыше иллюзий. Действительно ли я не верил тому, что видел собственными глазами? Или просто счел все это невыносимым?

Я не мог ответить на этот вопрос. Я хотел быть святым! Мне было страшно. Я ощущал пустоту. Какова была природа ребенка-монстра, рожденного Моной? Я не хотел это знать. Нет, хотел.

А потом я встретился с ней взглядом. И вспомнил о Квинне. Вот тогда в полумраке спальни на меня снизошло озарение.

– Вообще-то, и у нас есть свои легенды, – сказал я. – У нас была богиня. Но сейчас не время для подобных разговоров. Вам не обязательно верить во все то, что я видел. Я должен наделить вас проницательностью и дальновидностью. Ибо это сильнее и важнее любых иллюзий. Именно благодаря этому такие могущественные существа, как мы, могут существовать, не причиняя вреда тем, кто добродетелен.

– Убей творящего зло, – с невинным видом произнесла Мона.

– Аминь, – сказал я. – Убей творящего зло. И тогда мир действительно станет нашим. Мир, которым ты хотела владеть, когда была несносным ребенком, когда грезила наяву, целыми днями блуждая по улицам Нового Орлеана, словно девица легкого поведения. О, я знаю тебя, маленькая девочка из школы при монастыре Святого Сердца, соблазнившая всех своих кузенов, жующая все без разбора, не отрываясь от компьютера. Да, я видел это. Как и твоих спившихся родителей, благополучно оставивших тебя в покое, – их имена уже вписаны в Книгу Смерти. Все это слишком рано разбило твое сердце.

– Ух ты! – Мона усмехнулась. – Не думала, что вампиры способны произнести столько слов на одном дыхании. Все точно. А не ты ли только что запретил мне оглядываться назад? Что, нравится отдавать приказания?

– Во время совершения обряда мы, как и положено, проникли в души друг друга и узнали все тайны, – сказал я. – Хотелось бы мне и сейчас узнать, что у тебя на уме. Ты меня озадачила. В своих мечтах я забываю обо всем, в том числе и о том, что те, кого я провел через Обряд Тьмы, в конце концов, как правило, покидают меня – из презрения или по иным причинам.

– Я не хочу уходить от тебя, – сказала Мона. Ее рыжеватые брови снова сошлись на переносице, на гладкой коже появились и тут же исчезли четкие морщинки. – Меня мучает жажда, – продолжала она. – Так и должно быть? Я вижу кровь. Чувствую ее запах. Я хочу ее.

Я вздохнул, ибо готов был поделиться с ней своей кровью, но сознавал, что не должен это делать. Ей следовало сохранить аппетит для охоты. Меня вдруг охватило вожделение.

Даже Квинн при всей его юношеской похоти смертного перенес перевоплощение Моны лучше, чем я. Так что мне следовало взять себя в руки.

Я поднялся с устланной цветами кровати и прошелся по комнате, чтобы прийти в себя. Терпеливый Квинн настолько доверял мне, что держал свою ревность под контролем, только в синих глазах сверкали искры.

Мона поворошила рукой цветы на кровати и снова начала бормотать стихи.