«Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова

Безусловно, Миронов был не самостоятелен в своей позиции. Очень выразительные воспоминания о событиях лета 1938 года оставила жена С. Миронова: «Чойбалсан тогда как раз приехал в Москву. С Чойбалсаном, кажется, хотели заключить какой-то договор, который обсуждали с ним в Наркомате иностранных дел. На этом заседании присутствовал Миронов — как заместитель наркома по дальневосточным делам.

Сережа вернулся оттуда очень взволнованный, курил, думал. Что-то там на этом заседании произошло… стал мне рассказывать. Сперва мне показалось, что все хорошо. Сталин несколько раз обращался лично [к Миронову], спрашивал его мнение, как бывавшего в Монголии, знатока страны, даже явно выделил его. Это не могло оставить Сережу равнодушным при его-то честолюбии. Но было на этом заседании и что-то странное, удручающее. Сталин обращался ко всем — и к Чойбалсану, и к Сереже, и к Молотову, и ко всем другим, кто там присутствовал, кроме… Литвинова. Литвинов, нарком, тут же сидит, все слышит, а ему Сталин — ни слова, как будто его и не существует. В его сторону ни разу не взглянул, обходит взглядом, как пустое место, даже в тех вопросах, где его, Литвинова, в первую очередь и надо бы спросить. Демонстративно его шельмует. Литвинов сидит бледный, но с виду спокоен. Бесподобная у него была выдержка. Сережа сказал мне тогда, что, вероятно, недолго еще Литвинов продержится, раз так откровенно Сталин выказывает ему свое пренебрежение. А если Литвинова снимут, то могут быть в наркомате большие перемены… В общем, он был под хмельком успеха, но вместе с тем очень встревожен».

Так или иначе, именно при Миронове началось новое обострение советско-японских отношений.

15 июля у сопки Заозерная советским пограничником был убит японский жандарм. Расследование, проведенное советской стороной, определило, что труп японского жандарма-нарушителя лежал на территории Советского Союза, в трех метрах от линии государственной границы. Японская сторона утверждала, что убийство произошло на территории Маньчжоу-Го и, стало быть, явилось вооруженной провокацией советских пограничников (чекистов).

Утром 19 июля по прямому проводу заместителя начальника Посьетского пограничного отряда майор Алексеев попросил у ОКДВА в помощь роту военных. Блюхер сначала разрешил «взять взвод роты поддержки, подвести скрытно, на провокации не поддаваться». Но на следующий день он отменил свой приказ, заявив, что «первыми должны драться пограничники, которым в случае необходимости будет оказана армией помощь и поддержка…». Можно догадываться о реакции на это решение и самих пограничников, и Фриновского. В этот же день японский посол в Москве Мамору Сигэмицу заявил, что Япония «может прибегнуть к силе и заставить советские войска эвакуировать незаконно занятую ими территорию Маньчжоу-Го».

Спустя два дня, 22 июля, советское правительство направило ноту японскому правительству и отказывалось отвести войска с высоты Заозерная. В тот же день в Хабаровск ушла директива Ворошилова привести фронт в боевую готовность.

24 июля появляется соответствующая директива Блюхера о приведении частей фронта в боевую готовность. Только в ней предписывается вернуть в строй откомандированных красноармейцев, которые вообще-то уже три недели должны быть в казармах.

В этот момент конфликт между Фриновским и Блюхером достигает кульминации. Маршал «совершенно неожиданно 24 июля подверг сомнению законность действий наших пограничников у озера Хасан. В тайне от члена военного совета т. Мазепова, своего начальника штаба т. Штерна, зам. наркома обороны т. Мехлиса и зам. наркома внутренних дел т. Фриновского, находившихся в это время в Хабаровске, т. Блюхер послал комиссию на высоту Заозерная и без участия начальника погранучастка произвел расследование действий наших пограничников. Созданная таким подозрительным порядком комиссия обнаружила «нарушение» нашими пограничниками Маньчжурской границы на 3 метра и, следовательно, «установила» нашу «виновность» в возникновении конфликта у озера Хасан. Ввиду этого, т. Блюхер шлет телеграмму наркому обороны об этом мнимом нарушении нами Маньчжурской границы и требует немедленного ареста начальника погранучастка и других «виновников в провоцировании конфликта» с японцами. Эта телеграмма была отправлена т. Блюхером также в тайне от перечисленных выше товарищей».

О чем думал в этот момент один из наиболее прославленных полководцев Гражданской войны и один из пяти первых маршалов Советского Союза Василий Константинович Блюхер? Вполне возможно, он считал, что во всем виноваты чекисты, «а если открыть глаза Сталину, то он все поймет».