Кровавый передел

— Так-так. Двадцать седьмой готов? Так-так. Прекрасненько. Буду. — И ко мне: — Вам, Александр, повезло. Мы проводим уникальный, уникальнейший эксперимент. Прошу… — Человечек выбрался из-за стола. Был он, Самуилыч, росточка небольшого, метр с кепкой. Семенил пингвинчиком. Я хмыкнул — да, нет в природе, матери нашей, ничего случайного. Я, например, люблю собак и сам как пес безродный. А Лившиц любит пингвинчиков и сам как фраер во фраке.

Я и Лившиц стремительно промчались по трубе коридора, точно за нами гналась совместная стая подружившихся вдруг пингвинов и собак.

Через несколько минут мы, люди, оказались в спецлаборатории № 1567-А «Альта». Такие лаборатории я видел только в фильмах американского производства. В «Альте» было царство компьютеров и сверхсложной (для моего понимания) аппаратуры и прочих технических завитушек. Знакомый мне детектор лжи-полиграф казался трехколесным велосипедиком в сравнении с тем, что я видел вокруг себя. А видел я космический отсек корабля будущего, двадцать первого века. Техника, как говорят детишки, за гранью фантастики. Да, язык мой бессилен перед величием и мощью человеческого разума, создающего подобное. Мать моя наука! Вероятно, вид мой был крайне дурацким, потому что Исаак Самуилович довольно захихикал и передал меня молодому человеку с оранжевым «светлячком» на груди.

— Будь добр, Слава, займись коллегой.

Молодой человек пожал плечами, мол, пожалуйста, всегда рад помочь убогому умом. ЛИС удалился в глубь лаборатории, где суетились озабоченные наши со Славой коллеги. Я почесал затылок.

— Не иначе, к запуску готовимся, — пошутил я.

— В прошлые века, — хмыкнул Слава.

— В каком смысле?

И не получил ответа — рявкнул сигнал, похожий на крик теплохода, проходящего мимо необитаемого острова с летними пингвинами. Коллега Слава потянул меня за руку — я послушно последовал за ним. Мы поднялись по лесенке на своеобразный балкончик, с которого вид открывался прекрасный. Я почувствовал себя в театре. Внизу, точно на театральных подмостках, стояло странное сооружение, похожее на барокамеру. В этой полиметаллической лодке в качестве эмбриона находился человек. Видимо, двадцать седьмая жертва науки о Мозге. Вокруг испытуемого происходила базарная сутолока. Экспериментаторы нервничали, иногда матерясь. По-земному. Парадом командовал уважаемый профессор Лившиц И.С. По всему выходило, он является инициатором данного эксперимента. И его, плюгаша, слушали, как команда слушает приказы капитана тонущего корабля.

— И что будет, Слава? — не выдержал я.

— Кино, — буркнул мой новый коллега.

— Кино?

— Если кинщик не спился, — последовал содержательный ответ.

Снова рявкнул сигнал. Естествоиспытатели спешно разошлись по своим местам. Капитан Лившиц исчез в рубке. На пультах заплясали разноцветные огоньки. Барокамера на мгновение осветилась лучом. Я увидел: голова человеческого эмбриона зажата во всевозможных датчиках. Потом зарябило на небольшом полотне экрана. Действительно, начиналось кино; кинщик, кажется, не спился.

Поначалу на экране шел сплошной грязевой поток. (Поток времени?) Затем возникла круговращательная спираль. Ее внутренняя скорость вращения была, очевидно, чудовищна. Возникало такое впечатление, что спираль рвется из каких-то невероятных глубин. Зрелище впечатляло. М.н.с. в моем лице.

Что же это такое? И на мой вопрос последовал ответ: спираль как бы освободилась от глубинных пут, превратившись в мощную штормовую волну. И эта дикая, стихийная волна помчалась по огромному, свободному пространству Мирового океана со скоростью курьерского, с ядерно-протоплазменной топкой локомотива. Мать моя природа, что же это делается?

Признаюсь, от увиденного я обдолбился[106] по полной программе, если выражаться интеллигентным, доступным широкой общественности языком. Где я? Что со мной? Что, собственно, происходит? Этот мир мне, кажется, был хорошо знаком, и я знал о нем практически все. Как рождаются звезды и почему скисает молоко. Теперь я вынужден признать вслед за философом: я знаю, что я ничего не знаю.

Пока я рассуждал на отвлеченные темы, Волна обрушилась на сушу, оплавленную малиново-вулканической магмой. Вода и огонь — и мгновенно образовавшийся вселенский котел взорвался, вздымая к свинцово-безжизненным небесам гигантские клубы пара. (Пар, похожий на первоначальный банк человеческих душ?)

Раздались оглушительные аплодисменты. Картинка на экране зарябила и пропала. К барокамере кинулись восторженные естествоиспытатели. Исаак Самуилович обнимался с коллегами, как хавбек после забитого гола на последней секунде матча. Даже мой суровый коллега Слава просветлел лицом. Один я был чужой на этом празднике жизни.

— Господа! Коллеги! Это прорыв! Мы прорвались на другой уровень! Этого не может быть! Господи, ты есть! Уррра! — слышались бессвязные, горячие, восхищенные голоса. — Шампанского! Ящик шипучки! С Лившица причитается! Ах ты, моя головушка! Умница, Исаак! Нобелевскую премию Самуилычу!..