Кровавый жемчуг

– Боярин, скажи ему, до патриарха дойдет!

– Сам скажи, – отвечал инок. – Вот он, что ты ко мне привязался? С ним и толкуй!

Человек тот, видать, не последний в боярской дворне, проскочил вперед и заступил путь отцу Геннадию.

– Я тебе, отче, в последний раз говорю – заворачивай носилки!

– Пошел прочь, еретик! – неожиданно мощным и властным голосом отвечал отец Геннадий.

Холопы по ту сторону ворот уже начали сдвигать створки, как вдруг по двору пробежала, выскочила на улицу и догнала носилки женщина в одной распашнице поверх алой рубахи, в кое-как намотанном на голову убрусе.

– Постойте, родненькие! – кричала она. – Я с вами!

– Куда-а?!? – прикрикнул на нее тот, кого отец Геннадий назвал еретиком. – И ты, дура, туда же?

Он ухватил бабу за руку и, развернув вокруг себя, толкнул обратно в ворота.

– Спасите, люди добрые! – завопила она, но людей-то как раз на улице и не случилось – один только земский ярыжка, к которому она и протянула в полной растерянности руки. И тут же скрылась из виду за тяжелой бревенчатой створкой.

– Я те покажу – спасите! – Еретик отступил к воротам, где для него была оставлена щель, как раз такая, чтобы, не обдирая боков, попасть на двор.

– Артемушка! – донеслось. – Артемушка!.. Погибаю!..

И тут Стенька не выдержал.

Вид он имел самый что ни на есть посторонний. Шел по делу земский ярыжка, остановился поглазеть на странное зрелище… Потому еретик и не заподозрил беды, когда земский ярыжка вдруг подошел и, не говоря худого слова, взял его сзади одной рукой за пояс, другой – за шиворот, да и рванул, да и отправил в полет – носом в дорожную пыль!

Боярские холопы, что стояли за воротами наготове, этого полета не видели – Стенька нацелил еретика в сторону. Но его крик, больше смахивавший на звериный рев, они услышали. Ворота приоткрылись чуть побольше…

– Беги, Федорка! Беги, дура! – заорал Стенька, вовремя вспомнив имя Артемкиной жены.

При этом он скользнул правой рукой по своему бедру до голенища, выхватил засапожник и встал, готовый подхватить на острие всякого, кто сунется.

На весь этот шум отец Геннадий обернулся, покинул свой пост во главе шествия и быстро зашагал к воротам.

– Прокляну! – выкрикал он. – К причастию пятнадцать лет не допущу! Ни венчать, ни крестить в вашем дворе не стану! Ни отпевать! И всем попам закажу!

– Спаси, батюшка! – Артемкина жена, проскочив мимо ошалевшей дворни, бросилась к отцу Геннадию и повисла у него на плече. Он обхватил бабу левой рукой, словно ожидая – а не выскочит ли кто отнимать.

Еретик, уже стоя на коленях, неистово ругался.

Он рад был бы наброситься на Стеньку, но у того в руке был нож, и этот кривой нож земский ярыжка держал так, как держат люди опытные, острием вверх, лезвием от себя. И, опять же, все видел отец Геннадий, а его слово в обители, да и не только в ней, много значило.

– Беги, догоняй, – негромко велел бабе иеромонах.

И оттолкнул несильно. Она закивала и поспешила следом за носилками.

– А ты – сюда, – так же несуетливо приказал отец Геннадий Стеньке. Тот, отступая от еретика то боком, то задом, держа при этом перед собой засапожник, подошел к иеромонаху.

– Убирайся прочь! – это уже относилось к еретику. – Чтоб я тебя тут более не видел!

После чего отец Геннадий повернулся и спокойно пошел к обители. Там уже отворяли ворота, чтобы принять носилки с умирающим.

Стенька постоял еще несколько, зная по опыту, что очень часто уходящий получает из-за угла камень в спину, а то и в голову. Камня на боярском дворе, видать, не сыскалось… Тогда он побежал следом за иеромонахом и нагнал его возле самой обители.

– Нельзя тебе туда, – говорил отец Геннадий Федоре. – Не праздник сегодня, а ты не богомолица, что пришла к образам приложиться. Не те у нас уставы.

– Да ведь муж он мне, отче, – сквозь слезы, невнятно бормотала Федора. – Мне за ним ходить нужно… Муж ведь!..

– Найдется кому за ним ходить. Нужна будешь, позовем.

Отец Геннадий нашел взглядом Стеньку.

– Уведи-ка женку подальше. Ей тут не место.

– Хорошо, отче, – с изумительной покорностью отвечал Стенька.

В душе он не то чтобы ликовал – мало радости увидел в это утро, носилки с умирающим восторгу не слишком способствовали… В душе он был доволен тем, что правильно взял след. Подьячий Деревнин похвалил бы. Баба, коли ее успокоить и правильно расспросить, могла многое порассказать не только о своем муже.

Она ведь наверняка знала и того мерзавца, которого Стенька извалял в пыли. Мерзавец ростом немал, но тощ, хотя и жилист. Главное же Стенька отметил сразу – рожа топором, борода же – узкая, темная, а больше этот мужик ничем и не отличается от стрельца-сапожника Иевки Татаринова, которого ему в качестве живого образа похитителя хари указали дедовы внучата, Егорка с Матюшкой…

– Пойдем-ка, голубушка, – самым мягким голоском сказал Стенька, отводя рыдающую бабу от ворот обители. – Пойдем, пойдем… Я тебя спрячу…

– Артемушка мой там… – Она опять рванулась, да Стенька поймал в охапку и удержал.

– Нельзя тебе туда. А я тебя в тихое местечко отведу.