Кровью омытые. Борис и Глеб

— Обижаешь.

— Ладно, наловите, приму, а пока отведайте, какой я испекла.

И достала из печи сазанов. Они отливали жирной розовой корочкой. Выставила их Улька на стол и на Георгия посмотрела.

— А я тя порадую, отец склоняется податься на соляные озера.

— Ну, Улька! — Георгий даже есть перестал. — Значит, вместе будем?

— А коли я в Киеве останусь? — Улька хитро прищуриваясь.

Георгий помрачнел:

— Уж ли всерьез ты?

— Нет, Георгий, отца не брошу, отправится в Таврию, и я за ним.

— Подговаривай, Улька, Аверкия… Э, княжич, не дело, ты уже за вторую рыбину принялся!

— Ешь, княжич, ешь, на друга внимания не обращай, у него язык что помело у печи. Я за дорогу всякого наслышалась.

— Я, Улька, кажется, и рта в дороге не раскрывал.

— Зачем рот, тя по твоим очам все понимала.

Смеркалось, и в доме полумрак. Борис встал из-за стола:

— Пора, Георгий, эвон дотемна засиделись. У тебя, Улька, хорошо, даже время не заметили. Позволь и мне иногда наведываться к тебе в гости.

— Я, княжич, не перечу, гостям завсегда рада.

— Нет, Борис, так не уговаривались, Ульку проведывать только со мной.

* * *

Прискакал с засеки порубежной, что на Рось-реке, гонец с известием горестным, воеводу Светозара печенеги убили коварно.

В печали Киев, безутешен великий князь, горюет дружина. Славные богатыри у Владимира Святославовича, доблестные воеводы, с кем Русь оборонял, а когда настал час, Добрыню послал с Ярославом, Илью к Глебу приставил, чтоб пестовал, уму-разуму наставлял, на долю Александра Поповича выпало южный рубеж от степняков оборонять, а Светозар на засечной линии, что за Каневым находилась…

— Как такое случилось? — допытывался Владимир у гонца. — Ужли дрогнула рука у воеводы?

— Нет, великий князь, не дрогнула рука у воеводы Светозара. А случилось все так. Печенеги засаду в степи устроили, а к засеке подъехало их не больше десятка и ну нас подзадоривать, слова обидные выкрикивать. Кинулись мы коней седлать, а воевода уже к печенегам скачет и меч обнажил. Недруги в степь поворотили, а воевода за ними. Тут за бугром они его и укараулили, с полсотни выжидали. Визжат, зло рубятся. Немало их успел уложить Светозар, пока мы подоспели, в сечу ввязались, и все было бы хорошо, не прянь в сторону конь под воеводой. Конь то не его был, его накануне засекся. Прянул конь, а печенег тем воспользовался, достал воеводу копьем, он, на беду, без брони был.

— Тело-то где?

— Верстах в пяти, гридни везут…

Выскочил князь из хором, на коня взметнулся и, пригнувшись под воротней аркой, птицей вылетел из города. Ветер ерошил седые волосы, сушил слезы…

За телегой с телом Светозара Владимир шел, держа коня в поводу. Кто-то из дружинников набросил на великого князя корзно, кто-то коня принял… Владимир ничего этого не замечал, он всматривался в лицо воеводы, и память возвращала в то далекое время, когда пришел Светозар в дружину и сразу выделился из всех удалью…

Похоронили воеводу, собралась дружина на тризну. Три дня и три ночи пили и ели бояре и гридни, не по-христиански, а больше по-язычески поминали воеводу. А в светлых сенях играли гусляры, звенели струны, слагали сказители былины об удалом богатыре, да чтоб в тех былинах на века осталась память о славном защитнике земли Русской — воеводе Светозаре.

* * *

На подворье Блуда объявились воры. Первой стряпуха обнаружила. Утром пришла в поварню, ни хлеба, ни пирогов, ко всему гуся, со вчерашнего вечера оставшегося, тоже нет. Поспешила к боярину с жалобой.

— Свои, — заключил Блуд и для острастки велел дать батогов караульным.

Вор затаился, но не прошло и недели, как снова пропажа.

Позвал Блуд тиуна, строго наказал:

— Вора-то излови, ино и тя унесут.

И поймали. Каково же было изумление боярина, когда караульные приволокли к нему колченогого, г — Вона что за кот озорует! — Блуд подошел к холопу и слегка, вполсилы, ударил калеку.

Тот к двери отлетел. Вложи боярин всю силу в кулак, конец бы холопу. Подполз колченогий к Блуду, ноги обнимает, молит, а боярин будто с ним советуется:

— Что с тобой поделать, холоп, в Днепре утопить аль на конюшне засечь?

Колченогий хозяина знал, не шутит, непременно исполнит угрозу. Сейчас кликнет челядь, и последует расправа. И так жалко колченогому себя стало и обидно, ведь не один ел, с Зосимом и Лешко, а ответ одному держать. Признался в том боярину, а сам ноги его не отпускает. Толкнул Блуд калеку:

— Ах, пес смердящий, жидок на расправу, а к лакомому куску тянешься!

— Прости, боярин, отслужу.

— Отслужу, сказываешь? Ладно уж, на сей раз помилую, а как в те потребность будет, призову. О том и товарищам своим, ворам, передай. Чуешь?

* * *

Зима в тот год задержалась, и вопреки прошлым годам печенеги, сделав большой переход от низовий Дона, разрушив часть засечной линии, ворвались в земли полян и, разорив их, умчались в Дикую степь. Набег оказался таким неожиданным и стремительным, что из Киева ни один полк не выступил. Великий князь за голову ухватился:

— Руки сложили, воеводы, печенег-де зиму в веже отсиживается, а нони дал нам в рыло. Надобно помнить, конь у печенега неприхотлив и к большим переходам привычен.

Воеводы заговорили: