Круг

– Успеется. – Нянька легонько ткнула Верну под ребра. – Вставай, нечего разлеживаться! Охотников снять голову дуре в доспехах у братцев-князей и без меня хватит! Ты когда платье последний раз надевала?

– Н-не помню, – кое-как перевалилась на живот и встала на колени. – Давно. Голубенькое было, с красной тесьмой по рукавам, на груди родовой узор. А что?

– Ничего. Просто скоморохов и ряженых давно не видела. К столу сама подойдешь?

От кислого молока и впрямь полегчало. Упала на ложницу, будто подкошенная, хотела было забыться сладким сном, только Жужела не дала.

– Не больно-то разлеживайся! Залом два раза присылал справиться, встала или нет.

– Залом? Что ему нужно?

– А это, голуба, сама вызнавай! Ровно стоять сможешь?

– Не знаю.

Поднялась на ноги и какое-то время стояла. Получилось неубедительно. Как будто ровно, а как будто нет.

– Мне бы расходиться, – грохнулась на ложницу, потянулась за сапогами. – Говорят, помогает.

– Далеко не уходи. – Старая нянька погрозила узловатым пальцем, желтым, словно древний пергамент. – А то напьются и ну давай по стенам лазить, как ящерки!

– По стенам? – усмехнулась. – Вот дураки! Хотела бы посмотреть!

– Так насмотрелась вчера! Не хватит? Как еще не рухнула!

– Кто рухнула? – Верна похолодела, в живот вернулась резь. – Кто чуть не рухнула?

– Ты! Забыла?.. Шаталась по крепостной стене, точно ветер. Хорошо, ума хватило не прыгать через зубец! Рассказывали – уже приготовилась.

Лучше бы прыгнула. Хмельному питухе море по колено, уже давно все кончилось бы. Какой удобный случай упустила!

– Я пойду. Прогуляюсь.

– И помни: тебя Залом ждет!

– А почему его так прозвали?

– Молодым был, врага заломал голыми руками. Хребтину свернул, будто хворостину.

– А-а…

– Звал, что ли?

Предводителя возвращенцев нашла в той самой палате, в полу которой неизвестный зодчий устроил водоводы, а потолок открыл для дождя. Ворон подсказал, дескать, эти хоромы Залом любит больше всего. Он действительно оказался там, а с ним еще трое – Черный Коготь, Енот и Мосол.

– Выспалась? Наслышаны про твои деяния!

Пробурчала что-то невнятное, мол, не стоит ворошить прошлое.

– Выше голову, не бубни под нос! Ровно груз на язык подвесила. Больно медленно ворочается!

– …не хотела… само вышло… и выпила всего ничего…

– Дела-а-а. – Залом грозно оглядел сотников и уставился на Верну. – Так ты спьяну покрошила «серебряных» видимо-невидимо?

– Ты про что?!

– А ты про что?

Медленно пожевала губу и буркнула:

– Ну это… я вчера малость перебрала… а стена совсем даже ровная… я и перепрыгнуть могла…

Все четверо, не сговариваясь, разразились таким гоготом, что с крыши снялись птицы, лишь курлыканье влетело в палату через окна и смешалось со смехом людей. Смех – наружу, птичий клекот – внутрь. И только Верна молчала, словно истукан.

– Боги тебе судьи, – даже в слезы бросило. – Я про другое. Дел вы натворили у обоза… мало не покажется!

– Кому не покажется?

– Да всем! – Вои переглянулись. Больно медленно девка соображает. Бочку высосала, что ли? – Обоз прошли, ровно нож сквозь масло! На что мои парни злы и голодны до крови, твои девятеро даже их заставили раскрыть рот. Кто такие?

Кто такие? А Злобог их знает! До вчерашнего дня не виделись. Ну сидели за одним столом, ну рубились рядом… А про сон рассказывать?

– Не знаю. Впервые увидела в крепости. Как зовут, знаю, да и все, пожалуй.

– Тогда удивительно. – Залом огладил бороду. – Люди не одну битву вместе проходят, чтобы рубиться так слаженно. Бочку пота сольешь и бочку крови потеряешь, пока споешься. Твои же девятеро…

– Да почему мои?

– Потому что с этого дня ты десятник. Сама – десятая. Поняла, к чему веду?

Только рот раскрыла. Ну и дела! Десятник! Ишь ты!..

– Чего уж не понять. Не весь умишко еще пропила.

– Тогда ступай к своим. Отныне вас десять.

Развернулась и вышла, чуть в ногах не запуталась. А чего путаться – «раз-два, раз-два»…

На третий день парни копытами забили, подавай им братцев-князей, и все тут. Роптали, понятное дело, в тряпочку, больше для того, чтобы выкричаться. Понимали: у Залома зубище на братьев побольше, чем у них, и если тот сидит в горной твердыне тихо-смирно, им тоже не пристало голову поднимать.

Когда вернулась из дождевой палаты, нашла каждого из девятки и донесла решение Залома. На первом, Балестре, говорила еле слышно, себе в нос, на девятом, Крюке, отчеканила громко, внятно, ровно песню спела. «Залом вас в десяток собрал, меня десятником поставил. Не сама просилась – назначили». Серый Медведь даже бровью не повел, просто кивнул как ни в чем не бывало. Нашла здоровяка у дружинной палаты, тот сидел на завалинке и стругал огромным ножом яблоко. Молча протянул дольку, встал и ушел внутрь. Гогон Холодный равнодушно пожал плечами, Балестр даже не повернулся – нашла его за правкой клинка, Окунь выслушал молча, Змеелов даже не снял с лица платок – лежал на камне, отдыхал, прикрывшись от солнца. То же с остальными, чудные какие-то.