Круг невинных

Он снова ясно увидел огромное, усыпанное песком пространство, молодой месяц, огромное небо над собою – настолько яркое, что невозможно даже несколько секунд смотреть на него, сохраняя спокойствие и рассудительность, – и море, все из волнующихся полос всевозможных оттенков голубого и зеленого. Не ходи в воду, море сегодня слишком неспокойное. Во всяком случае, оно никогда не было особенно по вкусу маме. Юлия делала как лучше, она хотела защитить своего единственного ребенка. По иронии судьбы, именно она бросила его в пасть институту Карлье. Александр совершенно точно знал, что она его не простила. Он видел себя, бегущего по пляжу и еще не знающего, насколько его жизнь будет отличаться от жизни других мальчишек, играющих на этом же самом пляже. Тогда он еще был невинным, невиновным в преступлениях, которые совершатся позднее.

Теперь он осознает: он чудовище. Он всех их убил, этих людей; он чуть не подумал «несчастных» людей. Но нет, не несчастных, так как он не обычное чудовище – он повелитель иллюзий, чародей, способный подчинить целую вселенную своей воле; там, где остальные – всего лишь бессильные существа, затерянные в собственной слепой массе. Но посредственность его жертв ничуть не умаляет ужас совершенного им. Сегодня он не может больше списывать свои проступки на Левиафана, – Боже всемогущий, я поклялся никогда больше не произносить этого имени, – так как он больше не делал это без него.

Он и есть Левиафан.

Когда он спрашивает себя, кто же он на самом деле, его двойная личность затемняет ему разум: Александр или Стефан? Ни одно из этих двух имен не может отразить, кто он такой, поскольку каждый из тех, кто был им, в свою очередь, сам был двуликим, отмеченным непоправимой дихотомией[44]: невинный ребенок и ребенок-чудовище, любопытная зверюшка, существо, способное вновь подвергать сомнению века науки и картезианства[45].

В прошлом году он принял важное решение, способное перевернуть его жизнь и бесповоротно выйти из состояния анонимности. Все началось гораздо раньше, с курса рационализма, который вел Фрюлани, его преподаватель по философии, человек, который больше всего на свете любил разрушать полученные идеи и двигаться в противоположном направлении методом доксы

[46]. Его предмет был включен в учебную и научную программу.

– Каким бы ни был способ, которым мы воспользовались, чтобы рассмотреть научное понятие, именуемое материя, то, что входит в область науки, принадлежит к материальному миру и может быть изучено. Сверхъестественное – это название абсурдности. Или явления существуют и могут быть осмотрены и изучены, или они не существуют и являются всего лишь детскими сказками, не заслуживающими ни секунды внимания. Правда всегда конкретна.

Очень редко случалось, чтобы Александр принимал участие в занятии и высказывал свое мнение, но ему было невыносимо слушать Фрюлани – человека, который обожал говорить о вещах, в которых не разбирался. Поэтому в тот раз он возразил:

– У вас абсолютное доверие к науке, однако вы знаете, что она много раз заблуждалась и что многие истины, некогда установленные и принятые всеми, впоследствии были опровергнуты.

Взгляд Фрюлани оживился. Его обрадовало, что один из учеников наконец осмелился противоречить ему, не довольствуясь тем, чтобы внимать его словам.

– Я не считаю, что у меня «абсолютное доверие к науке», как вы говорите, но в одном я с вами согласен: наука далека от того, чтобы быть совершенным инструментом познания… она просто, как говорил скептик Карл Саган[47], «лучшее, что у нас есть». Использование науки настоятельно необходимо, так как единственно применение рационального метода дает возможность стремиться к объективности.

– Вы сами только что сказали, что наука может сделать объектом своего изучения только материю. Но как же она тогда опровергнет существование фактов, которые не в состоянии изучить?

– Но, Лоран, не будете же вы мне говорить, что тоже верите в существование эктоплазмы, привидений и чудесных исцелений в Лурде!

– Я не говорю вам о привидениях. На заре человечества солнечные затмения могли восприниматься как нечто ужасающее; когда-то люди принимали блуждающие огни за сверхъестественные явления, пока наука не дала им рационального объяснения.

– Вы полностью поддерживаете мое мнение…

– Не совсем. Может быть, однажды, например, власть разума над материей тоже сможет быть объяснена наукой и весь мир сочтет это естественным. Все просто.

– Вы действительно верите во все эти вещи!

– Нет, я просто говорю, что нет доказательств того, что они не существуют.

– Ваш аргумент – это софистика.

– Наука не может доказать, что этих явлений не существует в абстрактном плане; она ждет только доказательств их существования. Или за десятилетия поисков она не нашла ни одного из них.