Круг замкнулся

Абель кой-кого ждал, весь корабль тоже ждал, буфетчица и обе девушки выбили и вычистили каждую подушку в салоне и в каюте номер один, в большой двойной каюте. Уж тут-то не было никаких мух, а, напротив, цветущая бегония в горшке и на умывальнике — два непочатых куска мыла.

Они заявились в семь часов. Капитан их не встречал лично, потому что нес вахту, но он низко поклонился и тотчас позвонил в машинное отделение. Встречала их буфетчица и, против обыкновения, приветствовала пассажиров.

— Добро пожаловать, фру! — сказала она.

— Ольга, — ответила фру.

— Да, Ольга, добро пожаловать.

Буфетчица проводила чету вновь прибывших до каюты номер один, распахнула дверь и отступила. Пассажиры оставались там ровно столько времени, сколько нужно, чтобы избавиться от ручной клади, после чего совершили обход молоковоза.

Их брак был теперь оформлен, их зарегистрировал нотариус, но уже много недель назад. И значит, это было не свадебное путешествие, а лишь короткий вояж в соседний город, поскольку ни на что больше Гулликсен не сумел выкроить времени. Супруги были шикарно одеты, в меха, а дама почти что и не накрашена.

Когда капитан спустился с мостика и начал свой привычный обход пассажиров, он вполне обычно и непринужденно поговорил с Ольгой и ее новым мужем.

Гулликсен казался слегка высокомерным и развязным, возможно, он припомнил, как некогда отказал в кредите этому самому капитану Бродерсену, а потому и не хотел проявить смущение, даже напротив. Абель, верно, и сам полагал, что такие вещи нельзя ставить в вину торговцу, он был точно так же любезен и обходителен по отношению к Гулликсену, как и к другим пассажирам.

Вот с Ольгой — это другое дело. Когда он приветствовал ее, она тоже сняла перчатку и очень сердечно пожала ему руку. Они завели совсем приятельский разговор и трясли друг друга за руку и улыбались. Во время разговора он стоял с непокрытой головой.

— Господи, как ты сияешь, — сказал он.

— Я и в самом деле сияю, — призналась она, — так весело совершить эту поездку на корабле, где ты капитан и наконец кем-то стал. Вот видишь, Абель, я всегда это говорила, даже когда другие утверждали совсем обратное, а ты сам — пуще всех. Понимаешь, я тебя хорошо знаю, я знаю, какой ты молодец, если только захочешь…

Она слишком уж превозносила Абеля. Гулликсен покинул их и двинулся дальше. Может, она при виде Абеля испытала некоторое смущение: последний раз, когда они вместе сидели в ресторане, она звалась фру Клеменс и при ней был ее муж, теперь же при ней был новый муж, но нельзя было подавать и вида, а для этого следовало утопить смущение в разговорах.

— Ну, Абель, как ты поживаешь? Тебе, может, покажется странно, но ты должен знать, как я радуюсь, что ты наконец занял свое истинное место. Между прочим, я купила твою медную шкатулку у старьевщика.

— Вот как!

— Удивительная шкатулка, без замка, такая таинственная. И ни одна живая душа никогда не узнает от меня ее секрет. Так что если ты надумаешь мне писать, твои письма будут надежно спрятаны, ха-ха-ха!

— Мне пора обратно на мостик, — сказал Абель.

— Хорошо, увидимся позже.

Затем она направилась к буфетчице. Может, она и перед ней испытывала некоторое смущение, ведь буфетчица служила в ее прежнем доме, стряпала и стирала и вытирала пыль, а теперь стала главной кормилицей на пассажирском пароходе. Перемена изрядная. Но это не помешало обеим чисто по-женски сразу отбросить всяческое смущение, они не избегали острых вопросов, напротив, они к ним стремились.

Ольга:

— Да, Лолла, раз ты собиралась работать здесь, мне понятно, почему ты не захотела вести хозяйство у Клеменса.

— У него кто-нибудь есть?

— Я не очень прислушиваюсь к разговорам, но сдается мне, кто-то говорил, что у него служит девочка, молоденькая девочка.

— Для него это нехорошо.

— Не знаю, право. Звать ее Регина, она дочь одного из ваших матросов. Недавно она была конфирмована и для своего возраста довольно шустрая. Но я не слушаю разговоров и не задаю вопросов. Ты же понимаешь, Лолла, я не могу теперь об этом беспокоиться. У меня своих дел хватает.

— Да.

— У меня теперь другие заботы. А с этой девочкой он хорошо ладит, она верующая и состояла раньше в Армии спасения. Иногда он даже нарочно открывает дверь в коридор, чтобы слышать, как она у себя на кухне поет под гитару. Он считает, что у нее хороший голос. Вот так они и живут. Но, повторяю, я решительно не помню, кто мне все это докладывал, может, даже по телефону кто сказал, я лично никаких разговоров об этом не слышу и ни о чем не спрашиваю. Да и Гулликсену это навряд ли понравилось бы. Нам всем пришлось много пережить. Нелегкое было время.

— А как воспринял все это помощник судьи?

— Ужасно. Его жена сразу слегла, обе дочери примчались домой, сам он подал в отставку. Написал письмо и отправил…

Лолла перебивает:

— А как же тогда… я хочу сказать, как дела у молодого Клеменса?