Круги на воде

Ну уж нет, - решил я. Утопликом становится что-то не хочется. Может, пойти по дну? Я ещё раз огляделся. Темно. Расстояние до берега - неизвестно. Да и где этот берег?.. Лучше попробовать всплыть... Получилось с четвёртой попытки. Тело моё упорно не желало плавать, но я упорный.

Грести пришлось изо всех сил, и смутный кружок света над головой делался всё ярче.

Плыть было тяжело. Мешала намокшая одежда - джинсы сделались жесткими, словно картонными, майка неприятно облепила тело. Светлое пятно приближалось медленно. Временами казалось, что оно отдаляется, и я вновь опускаюсь на дно... Потом свет ушел, и меня окружили длинные тени. И я уж было решил, что это рыбы - приплыли полакомиться мертвечинкой; но оказалось, что вокруг меня настоящие утоплики.

Синие морды искажены от удушья, из пустых глазниц таращатся черви, рты распялены в немом крике, и в них спокойно вплывают мелкие рыбки... Утопликов было много. Словно я попал в толпу на стадионе - все жмутся друг к другу, не давая протиснуться вперёд, к вожделенной сцене.

Я чувствовал их склизкие холодные прикосновения и дёргался от омерзения, я путался в их ветхой одежде, в плывущих по течению конечностях, чувствовал прикосновения к лицу их мокрых, похожих на паутину волос.

От отчаяния я закричал. В рот хлынула вода, рёбра расступились под давлением и лёгкие наполнились ею, как большие мешки...

- Вставай, засоня.

Услышав голос, я задёргался с утроенной силой, и наконец рванул наверх, к солнцу...

- Шурик, ну сколько можно? Весь отпуск проспишь.

Я вынырнул на поверхность, как тюлень, задыхаясь, хватая воздух руками и выпучив глаза от счастья.

Рядом, на постели, сидела Антигона. Я зажмурился: от цветов на её пёстром сарафане, от рыжих кос, нимбом окружавших голову... После мутных и серых озёрных глубин, после вздутых мертвецов с липкими пальцами, живая, тёплая, веснушчатая Антигона представлялась созданием настолько ярким, что заболели глаза.

Я протянул руку и обхватил её тонкое запястье, наслаждаясь его хрупкой твёрдостью, его гладкой бархатистой кожей, биением жилки в ямке у холмика большого пальца...

Повинуясь порыву, я сел и прижал девчонку к груди. Зарылся лицом в её волосы, вдохнул тёплый девичий запах...

- Но-но, - меня так толкнули в грудь, что я повалился обратно на подушку. - Руки-то не распускай.

- Прости, - я вновь сел и поискал глазами джинсы. - Кошмар приснился, вот я и хотел убедиться, что ты - живая.

- Оно и видно, - Антигона окинула меня скептическим взглядом. - Еле добудилась. Ладно, вставай, сокол ясный. Шеф ждёт.

- Опять куда-то пойдём? - вдруг стало уныло и муторно, как в давешнем сне.

- Зачем ходить? Это к нам все придут...

- Кто это - все? - мне представились василиск, призрачные навки и утоплики.

- Увидишь.

Распахнув шторы, она впустила в комнату солнце и направилась к двери.

- Да, тут это... - она поковыряла носком деревянный пол. - Я джинсы твои постирала. Вон, на балкончике висят, не высохли ещё. Так что поройся в шкафу. И найди что-нибудь приличное, ладно?

На перилах балкона действительно висели мои многострадальные джинсы. Были они насквозь мокрыми, с штанин всё ещё капало.

Озеро сквозь ветки сосен сверкало спинками серебристых форелей, но сейчас мне было неприятно на него смотреть.

Морщась от прикосновений к мокрой джинсе, я запустил руку в задний карман. Ленточка была на месте, потемневшая, похожая на заскорузлую тряпочку. Пальцы кольнуло острым, и вытащив руку, я уставился на горсть рыбьей чешуи... Шрам на спине сразу зачесался, и я невольно передёрнул плечами.

Развесив джинсы на перилах, я вернулся в комнату и направился к древнему резному шкапу. Отражение на дверце было таким же недовольным и заспанным, как и я...

Надев рубашку в мелкий голубой горошек, саржевые брюки и сандалии из ремешков, я стал походить на комсомольского вожака начала восьмидесятых. Усмехнулся, запустил в волосы пятерню и наскоро причесался. Когда стягивал хвост, пальцы опять наткнулись на твёрдое, тонкое и острое. Я содрогнулся, сразу представив человеческий ноготь - во сне мертвые утопленники пытались ухватить меня за волосья, не пускали со дна...

Рассмотрев ещё одну рыбью чешуйку, я бездумно уронил её на пол и пошел вниз, имея намерение сейчас же, не отходя от кассы, поговорить обо всех странностях с шефом.

Ни в горнице, ни на кухне никого не оказалось. Было прибрано, пусто и удивительно тихо. Только с улицы доносилось что-то вроде морского прибоя.

Выкатившись на парадное крыльцо, я онемел. Во дворе наблюдалось народное гулянье. Степенно прохаживались мужики в чистых косоворотках и лоснящихся пиджаках, в смазанных салом кирзовых сапогах и блестящих галошах. Стайками кур кучковались бабы в светлых платочках, в ярких суконных кацавейках. Меж ними непослушными рыбками носились дети...

- А вот и барчук пожаловал, - услышал я тихий шепот из толпы.

- Чегой-то он смурной какой-то, - это уже другой голос. - И на барина совсем не похож.

- Жена у Алесан Сергеича была иностранка, - охотно просветил третий голос. - Из сопредельной Финляндии. Так барчук в неё пошел.

На меня бросали сочувственные взгляды.