Крушение

– Кто? - тупо поинтересовался Виктор Иванович.

– Ну, Кравчук этот… Ты на нем подорвался, Витя… Так выпихивал его за границу, что пришлось поинтересоваться: а зачем? Кандидатура, прямо сказать, плохонькая, а ты железяку торговал как золото…

– Так что, меня из-за этого, что ли?

– Никогда не бывает из-за чего-нибудь одного… По одному, по два греха есть у каждого…

– У меня нет грехов! - высоким, каким-то не своим голосом выкрикнул Виктор Иванович. - Я всю жизнь верой и правдой…

Савельич слегка сморщился от патетических слов. Его руки мяли пластилин, на придвинутом столике вразброс лежали ветки, на блюдечке высилась горка сосновых иголок, остро, жестоко торчали отбитые горлышки зеленых бутылок.

«Кого это он будет сооружать? - подумал Виктор Иванович. - Бутылки он еще не использовал… Я, во всяком случае, не видел».

– Своей дачи у тебя нет, - продолжал Савельич какую-то свою мысль, - а на книжке сколько?

Противно засосало под ложечкой, до мучительной тошноты. Ах ты боже мой! Деньги! Всегда ему это не нравилось, всегда! И Николаю он говорил об этом.

– Напоминает взятку, - говорил ему сурово.

– Это вы взяток не видели, - смеялся Зинченко. - Вы ж не дама, чтоб вам французские духи дарить… Все ваше министерство ими пропахло… А коньяки вам до смерти все не выпить…

Смеялись.

– Что верно, то правильно, - отвечал Виктор Иванович, бросая конверт в сейф, и сразу требовал решения вопроса «этого человека».

– Да решен, решен, - отмахивался Зинченко. - Хороший парень. Между прочим, из армии… Сыпанули на приемных… Если таким не учиться…

– Откуда ж у него деньги? - сердито спрашивал Виктор Иванович.

– Отец… Плантатор… Знаете, какой у него оборот с парника?

Николай рассказывал. Виктор Иванович только руками разводил: что делается, что делается?.. Теперь его о деньгах спрашивает Савельич.

– Четыре с половиной, - ответил Виктор Иванович. И сказал правду, сколько лежало на книжке. В сейфе же не считал.

– Тыщи?

– Ну не миллиона же… - обиделся.

– Люди имеют и миллионы… Кого этим удивишь?.. А четыре тыщи это кто теперь не имеет? Голый, значит, ты и босый, Витя… А какая у твоей жены шуба?

– Каракулевая, - ответил Виктор Иванович. - Еще до повышения покупал…

– Ну, если не врешь, живи спокойно. Дачу тебе на сколько-то лет оставят, потом, конечно, придется съехать…

– Но я могу еще работать! - закричал Виктор Иванович.

– Не можешь, Витя! Не можешь!

– Но почему?

– А я не знаю! - хохотнул Савельич. Я ж маразматик! Что ты меня спрашиваешь?

Значит, конец… Значит, надо возвращаться и принять все как есть…

Нет! Что-то не так… При чем тут Кравчук? Хлопотал он за него, ходил по инстанциям, так все ходят за своих… Валя - хороший журналист, лауреат какой-то там премии, все у него в ажуре… Не то сейчас время, чтоб из-за женщин могли прищучить… В документах говорено почти открыто: первая - алкоголичка, вторая - разведенная, ну и что? Ничего, им отвечали. Криминала там или нарушения нравственности нет. Женился, развелся, снова женился. Не возбраняется. Сына, между прочим, себе оставил. Это для облика плюс.

При мысли о сыне у Виктора Ивановича защемило сердце. Всю жизнь щемит… Но Виктор Иванович сам не просится за границу. В гробу он ее видел. Он сроду ни одного иностранного слова произнести как следует не мог. У него язык устроен исключительно для русского произношения. А Кравчук по-английски чирикает, как на своем.

Какая же связь между тем, что его выпихивают на пенсию, и Кравчуком? И этим вопросом о деньгах? Валю сегодня утверждают. Это же надо! В один день - одного вверх, а другого - вниз. Все те деньги у него в сейфе. Если только в них дело, он готов их сегодня же сдать государству… Он даже будет счастлив это сделать!

Может, прямо сейчас спросить об этом у Савельича? Ничего себе будет вопросик…

Ничего он не брал! Ничего! Он спалит эти деньги! Он сейчас поедет и спалит. И кто что докажет? И при чем тут Кравчук?

Кравчук - чистое дело. За своих все хлопочут. Не им начато. Уже давно никто этому не удивляется. Удивились бы обратному. И он считает - правильно. Кадры надо растить, и выдвигать, и поддерживать. Святое дело.

Он шел по дороге к своей даче. Савельич его не задержал. Домработник принес в эмалированном тазу когтистые куриные лапы. Савельич прямо взвизгнул от удовольствия, схватил их вместе с отбитыми горлышками и аж задрожал от художнического сладострастия.

– Иди, Витя, иди, - сказал ему. - У меня тут идейка одна есть. Ты себе тоже придумай дело. Когда-то ты классно на аккордеоне играл… Во и играй! - И махнул ему рукой.

Виктор Иванович вошел в прохладную пустую дачу. С тех пор как сын его уехал работать за границу, они с Фаей практически тут не жили. Приезжали только время от времени. Жена дачу не любит. «Мне эти воздухи ни к чему, - говорит. - Веришь - не веришь, а у меня от кислорода голова начинает болеть».