Крушение

Аксакал асабы, старшина поминальной церемонии, старик Суйеу был многолетним приятелем Есбола и, кроме того, сватом. Суйеу был скуп на слова и не вмешивался в разговоры о разных мелочах, о разделе имущества и скота. Когда асаба собирались за аулом, чтобы все обсудить, он приходил и садился, подвернув под себя полы длинного чапана, как всегда, прямой и суровый. Вокруг него шумели, спорили, а он, ни на кого не глядя, смотрел поверх голов куда-то вдаль. Когда, по обычаю, все начали обнимать Еламана и оплакивать его утрату, Суйеу и тут крепился. Умел суровый старик скрывать равно как радость, так и горе. Ничто не дрогнуло в его лице, когда он впервые встретился с Еламаном у тела Есбола.

— А!.. И ты приехал? Приехал все-таки! A-а… Что ж… Верно сказано: в лохмотьях — надейся, в саване — отрекайся, — только и сказал старик, пожимая руку Еламану и вглядываясь в него. — А сынка твоего мы растим. На тебя похож… Такой же семижильный! — Суйеу насмешливо улыбнулся было, но тут же опять построжил, не сказав больше ни слова.

После старика Суйеу самым уважаемым и почтенным человеком был Алибий. Он не был родней покойному, но с рыбаками породнился давно и жил с ними душа в душу. Добрый по натуре, он никому не причинял зла и всегда был мягок, рассудителен и справедлив. Хорошо зная старинные предания и обычаи предков, он чаще помалкивал, поглаживая густую черную бороду. А если заговаривал, то слово его было всегда умно и к месту сказано.

Человек пятнадцать окружили Суйеу и Алибия и обсуждали, кому из мулл читать коран. Еще не было ничего решено, когда к аксакалам присоединились Судр Ахмет и брат его Нагмет.

После того как сына Нагмета прогнали из судебной канцелярии, Нагмет вернулся в аул и жил у родственников. Он не сидел без дела, а ходил и ездил по многочисленной своей родне, пил, ел у них и выклянчивал старую одежду.

Аксакалы заговорили как раз о скудном имуществе покойного. Послушав минуту, Нагмет понял, что тут ему не поживиться, и расстроился. Но потом лицо его разгладилось, и он зашептал что-то на ухо сидевшему рядом Судр Ахмету. Судр Ахмет хихикнул и заерзал от удовольствия. Нагмет щипнул его за ляжку, как бы говоря: «Ты пока помалкивай!» — и влез в разговор.

— Одна из лучших одежек покойного ага-жана полагается мне! — крикнул он.

Рядом с Еламаном сидели Али и Рза. Когда старики, пораженные, замолчали, Али не удержался.

— У, харя! — насмешливо сказал он. — Всю жизнь клянчишь, обдираешь всех, а нутро свое поганое не насытишь…

— Эй! Эй, братья единокровные… — начал было Нагмет.

— Молчи! Живых тебе, собаке, мало — теперь на покойнике нажиться хочешь, а?

Но там, где дело касалось какой-нибудь выгоды, Нагмета, как и его брата Судр Ахмета, ни уговорить, ни остановить было невозможно. После слов Али он затрясся и вскочил. Войдя в круг чинно рассевшихся членов асабы, он сорвал с головы шапку и шмякнул ею оземь. Слепой глаз его совсем зажмурился, зато здоровый округлился и налился кровью.

— Это я? Ойбай-ау… Это я, несчастный, позарился на тряпье такого… такого почтенного человека и моего незабвенного родича, а?! — Он вытянул черную морщинистую шею и задохнулся. Жилы на шее его вздулись. Поворачиваясь, он яростно сверлил всех своим единственным глазом. Все хмуро молчали, смотрели в сторону. Нагмет вдруг заплакал, прыгнул к Суйеу и плюхнулся перед ним на колени.

— Ойбай-ау, на что мне добро покойника? Я ведь о чем пекусь? О святости древних обычаев! — кричал, распаляясь, Нагмет и размазывал слезы по лицу.

Красные глаза Суйеу округлились, яростно заморгал он белыми ресницами.

— Тайт!.. Цыц! — замахал он на Нагмета полой чапана. — Ишь как заговорил, безбожник! Тебе ли о святости дедовских обычаев заботиться? А? А?..

Нагмет моргнул и перевел свой глаз на Алибия.

— Ка… ка-кой был… мой Есбол-ага! — зарыдал он. — Я черного ногтя… черного ногтя на его ноге не стою! И вот погас мой светоч, рухнула опора… Лежит мой ага в правом углу… Горем убит мой народ, и вот в такой горестный час эти вот меня оскорбили, унизили… Господи, опозорен я! Горе мне, горе! Ойбай, ойбай…

Нагмет несколько раз ударил себя по голове, подполз к Алибию и упал перед ним ничком, растянувшись длинным своим худым телом. Алибий даже вытаращился и тут же вспомнил, как однажды эти братья чуть не затеяли скандал в соседнем ауле.

Разъезжая по гостям, братья как-то невзначай попали на похороны одного почтенного аксакала. Аул был подавлен горем, и на братьев никто не обратил внимания. Братья очень обиделись.

С плачем и воплями вынесли покойника. И тут сыновья покойного обратились к народу:

— Эй, люди добрые! Кому при жизни остался должен наш отец? Говорите не таясь, чтобы он не унес с собой этот грех…

Вот тут-то Нагмет и вышел вперед.

— За покойным у меня числится должок! — закричал он. — Когда мой сынок Кабежан был судьей, ваш отец приезжал к нему, а обратно уехал на моем коне!