Крушение

— Надеюсь, никакие сообщения по этому поводу не появятся в английской печати?

Черчилль был сражен столь искрометным ответом.

Речь шла об операции под кодовым наименованием «Торч». И Черчилль в довольно радужных тонах разъяснил смысл этой операции. По плану предполагается нанести удар в районе Средиземного моря, по Италии, по Египту…

— Если к концу года мы сможем овладеть Северной Африкой, мы могли бы угрожать брюху гитлеровской Европы, и эта операция должна рассматриваться в сочетании с операцией 1943 года.

Чтобы проиллюстрировать свои разъяснения, Черчилль нарисовал крокодила и объяснил Сталину с помощью этого рисунка, как они намереваются атаковать мягкое брюхо крокодила, в то время как русские атакуют его жесткую морду.

Сталин был теперь очень заинтересован и сказал: Дай бог, чтобы это предприятие удалось.

Черчилль подчеркнул, что союзники хотят облегчить бремя русских.

Если мы попытаемся сделать это в Северной Франции, мы натолкнемся на отпор, — сказал он, — Если мы предпримем попытку в Северной Африке, то у нас будут хорошие шансы на победу, и тогда мы могли бы помочь в Европе.

Сталин как–то сразу, почти внезапно оценил стратегические преимущества «Торча». Он перечислил четыре основных довода в пользу «Торча». Во–первых, это нанесет Роммелю удар с тыла; во–вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар.

На Черчилля это заявление произвело глубокое впечатление. Не без внутреннего восхищения подумал он, что Сталин быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из людей смогли бы в несколько минут понять соображения, над которыми другие настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Сталин все это оценил молниеносно.

Оба подошли к большому глобусу, и Черчилль разъяснил Сталину, какие громадные преимущества даст освобождение от врага Средиземного моря…

Время, наконец, и расстаться. Черчилль знал характер Сталина, которого называл не иначе, как русский диктатор, и в душе откровенно побаивался его… И серьезно опасаясь, что эта беседа может быть первой и последней, Черчилль промолвил:

— Господин Сталин, если вы захотите увидеться со мной, то я в вашем распоряжении.

Сталин, не утруждаясь, ответил:

— По русскому обычаю гость, прежде чем уезжать, должен сказать о своих желаниях… Я готов принять вас в любое время.

Встреча продолжалась почти четыре часа. Потребовалось полчаса с небольшим, чтобы добраться до государственной дачи. Хотя Черчилль был сильно утомлен, он продиктовал после полуночи телеграммы военному кабинету и президенту Рузвельту, а затем лег спать с сознанием, что, по крайней мере, лед сломлен.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Утром следующего дня, после завтрака, представилась возможность осмотреть дачу. Погода была прекрасная: нежаркая, свежая, с предосенней прохладою садов, — такую погоду особенно любят в Англии. Черчилль позвал своих коллег на прогулку.

В Кремль пригласили в 11 часов вечера. Были приняты Сталиным и Молотовым, при которых находился их переводчик. Черчилль первым обрадованно протянул руку Сталину и заулыбался во все лицо. Сталин, хотя и пожал в ответ руку, но был не в духе. И сразу начался крайне неприятный и жесткий разговор. Сталин передал Черчиллю документ. Это была памятная записка, которая тут же была переведена: