Крушение

На высоте в батальоне Кострова осталась горстка людей — тридцать семь солдат, именуемых в донесениях активными штыками. Помощи неоткуда было ждать, но и покидать в муках добытые ключевые позиции бойцы не помышляли. И, обходя траншею, накоротке останавливаясь у каждой ячейки, Алексей Костров не столько интересовался, есть ли оружие и патроны — хватало трофейных, подобранных у мертвых немцев, — как спрашивал, заедает ли в момент стрельбы ленту у единственно уцелевшего «максима», который трещал, как заведенный будильник, и больше всего занимало капитана настроение людей. Теперь все или почти все зависело от выдержки и самообладания.

— Ну, как, Нефед, устоим? — спросил он у нравящегося ему солдата Горюнова.

— Я же вам сказывал, — ответил тот, — детишек у меня гора, они есть просят.

Костров усмехнулся, но не понял, куда он клонит и сказал:

— Помню, как же, детишек у тебя целая батарея, и они ждут батьку.

— Вот про то и говорю, устоим, значит — домой возвернусь. Настанет такое время…

— Настанет, — поддакнул Костров и, зная, что этот боец в свое время батальон спас, когда немцы подожгли степь, спросил: — Ничего не придумал, как удобнее позиции удержать? Мало нас…

— Мудрено окоротить малой–то силой, а надо, — сказал Нефед и, точно готовясь высказать свои тайные соображения, оглянулся.

Сзади стояли два полковника: Шмелев и Демин.

— Ну–ну, интересно. Говорите, и мы послушаем, — Шмелев жестом руки велел не вставать.

— Дымами их нужно морить. Дымами, — ответил Нефед с тою убежденностью, какая свойственна людям, тертым в жизни и в бедах.

— Как это? — спросил Демин.

— А так… В избе заведутся клопы, их керосинчиком выгоняют. Всякую нечисть, положим, гусениц с яблонь — дымами выкуривают. Немец, он тоже, ежели разобраться, чувствителен. — Нефед Горюнов высказал свои соображения более конкретно: когда немцы пойдут в атаку, надо поджечь степь, особенно опасную лощину, благо, ветерок в ихнюю сторону тянет, и ежели сунутся — задохнутся в дыму и огне.

— А если танки пойдут? — спросил Шмелев, в душе, однако, уже радуясь предприимчивости солдата.

— Танка, когда она одна, — заговорил Нефед, — то страха не возымеет, потому как бандура гремит, а вслепую.

— цто ж, — сказал Шмелев, — надо попробовать.

Если даже из этой затеи ничего серьезного не выйдет и немецкая пехота сумеет пройти, она все равно психически будет подавлена.

Капитан Костров выделил в помощь Нефеду связиста Нечаева. Они сразу же начали готовить пакли, навертывая их на камни, чтобы было удобнее дальше бросать. Нефед пожалел, что нет керосинчику, так бы сильнее горела пакля, и тогда это будут настоящие каменные «огнеметы»!

— Пусть сбегает товарищ в землянку, бутыль с бензином возьмет. Под столом, — сказал Шмелев, и Нечаев, к кому были обращены эти слова, тотчас побежал.

Командир дивизии вместе с капитаном Костровым пошли осматривать позиции. А Демин подсел к пожилому Нефеду, предложил ему папироску, — тот отказался, ссылаясь на то, что от перемены табака бывает сильный кашель, и закурил свой привычный, хотя и злющий самосад.

— Женат? — желая все–таки вызвать его на откровение, спросил Демин.

— Самой собой.

— Тоскуешь? Небось домой охота, под бочок?..

— Само собой, — заулыбался Нефед, — Но бывает и хуже.

— Что хуже?

Нефед прищурился и несдержанно заговорил:

— В чем хуже, интересует? Живет–прозябает в нашей деревне Тимошка, человек работящий, но с изъяной… Какой? Вот послухайте. Женился он перед самой войной. Бабу себе отхватил норовистую. Одним словом, пожар незатушливый. И вот оставляет он ее, а сам на войну. А весною нынешнего года, перед тем как мне призваться, возвернулся. По случаю ранения…

— И застает жену?.. — перебил Демин, ухмыляясь.