Крушение

– Когда тощая перестала появляться, я спросил толстую, и та сказала, что она, мол, ушла, и неизвестно куда. Я спросил потому, что они платят за аренду вдвоем, и когда тощая пропала, мне надо было знать, кто теперь будет за нее платить. Когда в квартире живут двое или трое и один сваливает, им вдруг втемяшивается, что они должны оплачивать только свою часть, а не за всех. И вот я спросил толстую, а она… ну вы знаете.

– Мы ничего не знаем, – сказала Мендес.

– Да знаете вы, – отмахнулся Хартли Гэллоуэй. – Глаза. Типа как она… томится, что ли. Типа как будто плакала. Даже она.

– Почему «даже»?

– Ну как. Хиляла типа под мужика, и тут такое…

– Крутая, но вот расплакалась, – подсказал я.

– Ага. Но я все же спросил ее об арендной плате.

– А она что?

– Сказала, что будет тянуть все сама.

– И как, потянула?

– Пока тянет.

– Ты примерно не знаешь, где она работает? – спросил его Майло.

– Да в забегаловке.

– В которой именно?

– Угол Альварадо и Четвертой. – Он неопределенно махнул рукой.

– «Армандос»? – бдительно спросила Мендес.

– Я там иногда беру жрачку. Хоть бы раз скидку сделала.

Мендес на шаг подступила к его пластмассовой стойке:

– Ты же сказал, что не знаешь, куда она ходит?

– Она туда не ходит, а работает.

– Хартли, есть еще что-нибудь, о чем ты нам не говоришь?

– Типа чего?

– Ну, например, что-нибудь нам в помощь, чтобы установить нахождение Алисии Сантос.

– Она сделала что-то, о чем мне надо знать?

– Да ничего, кроме самого исчезновения.

– Что ж, бывает. – Гэллоуэй пожал плечами.

– А люди что, прямо-таки часто здесь исчезают? – спросил Майло.

– Не проходной двор, но входят и уходят, платят понедельно.

– Людской муравейник?

– Типа того. – Гэллоуэй кивнул.

– А по часам или посуточно тоже снимают? – осведомилась Лорри Мендес.

– Это нет, категорически, – мотнул головой Гэллоуэй. – У нас тут не бордель. Только понедельно.

– Значит, Алисия с Марией тоже арендовали на недельной основе?

– Эти – нет, – сказал Гэллоуэй. – Платеж можно вносить и помесячно. Они платили по месяцам.

– И последний месяц Мария проплатила в одиночку?

– Да, пару дней назад. Пока так. Если будет тянуть с оплатой, выселим.

– А оплата только налом? – уточнил Майло.

– Нал всему голова, – изрек Хартли Гэллоуэй.

– Они вообще давно здесь живут?

– Всю дорогу, что я здесь.

– То есть…

– Вот уже года полтора. В основном.

– И за все это время никаких проблем?

– А что? – застроптивился Гэллоуэй. – Тощая что-то такое сделала? Буянов здесь нет. Что бы они раньше ни вытворяли, здесь они этого делать не могут.

– А ты молодец, Хартли, – сказал я. – Хорошо правишь своим кораблем.

Гэллоуэй нахмурил лоб.

– Какой же это корабль. Вы где-нибудь воду видите?

* * *

За прилавком в «Армандосе» дежурил толсторукий седой усач. Час был неурочный, а за столиком, набивая эсэмэску, сидел всего один клиент – рабочий-строитель в оранжевом жилете, ждущий свой заказ навынос.

Свободного места было не больше, чем в киоске, – эдакая бывшая магазинная тележка без колес. Скудное пространство заполняли деревянные вывески-таблички с рукотворными надписями «завтрак», «обед» и «ужин», висящие на цепочках под потолком. На тех и на других повторялись все те же основные продукты питания: мясо, лепешки, бобы и сыр, плюс средней руки ассортимент безалкогольных напитков из Мексики, Центральной Америки и немного из США.

В нос шибал удушливый аромат, идущий сзади, где над грилем и плитой колдовала одинокая повариха.

Когда работяга ушел с мешком толстых бурритос, его место заняла вошедшая с улицы Лорри Мендес и заговорила с усачом на испанском. Тот взмахом руки поманил к себе повариху.

Мария Гарсия вышла из своего горячего цеха, вытирая руки о фартук. По сравнению с фотоснимком волосы у нее отросли, окружив широкое лицо плотными седыми буклями. Она выглядела старше, чем на фото; глаза и рот безуспешно боролись с силой гравитации, а мясистое лицо покрывали морщинки. Под передником виднелись рубашка в красно-синюю клетку и мешковатые джинсы, закатанные снизу в широкие манжеты. На ногах были растоптанные сапожки на красной подошве.

– Привет, Мария, – поздоровалась Лорри Мендес. – Мы из полиции, насчет Алисии. Что вы можете нам рассказать?

Узкие губы Марии дрогнули.

– Solamente Español?[32] – сказала она высоким, жалобным голосом.

Мендес подошла ближе, вынуждая ее смотреть ей в глаза.

С каждым предложением Мария Гарсия словно становилась немного ниже. Имя Имельды Сориано не пробудило в ней ничего, кроме пустого взгляда, зато каждое упоминание об Алисии вызывало тихий стон. К концу недолгого разговора она шмыгала носом и негромко плакала.

Лорри Мендес начала задавать вопросы. Гарсия отирала глаза передником и отвечала без видимой утайки; сначала сбивчиво, а затем набирая скорость, страсть и громкость. При этом слезы не прекращались, а когда я взял со стойки бумажные салфетки и подал ей, она меня смиренно поблагодарила.