Крушение дома Халемов

Хару в последний раз глянул на Китти, при первых же словах лорда Рейвена сползшего вниз и устроившегося в обнимку с колесом телеги, убедился, что ребенок во всяком случае уселся не в лужу, а на торчащий из травы камень, и полез внутрь. Там было сухо. Койя сидела, обхватив колени руками, уютно примостившись подбородком в гнездышко между коленями. Меери жевал сухую травинку. Весь его независимый вид куда-то исчез, даже в темноте было видно, что вокруг глаз — светлых, но не матовой непроницаемой белизной, как у даров Эсиля, а водянисто- прозрачных, будто в какую-то голубизну уходящих — залегли морщинки усталости. Рейвен выглядел как всегда, устроился удобно, сбросив мокрый орад и законопатив им щель, в которую дуло. Лорд Хару орад снимать не стал, пристроился рядом с женой, ждал терпеливо. Наконец, Рейвен поднял глаза:

- Хару, я хочу это закончить. Лорд Хару взорвался мгновенно:

- Закончить? Ты, мразь.!

И ощутил не по-женски крепкую руку леди Койи у себя на запястье.

- Хару, не надо. Давай их выслушаем. Тем более, что я не поняла, что Меери кричал нашему Китти и почему это так важно.

- Не Китти. Китти. И не кричал, а просто кричал. Просто умилительно, насколько в ваших, молодых кланах не интересуются историей Аккалабата, — в тоне Рейвена звучала такая грустная ирония, что Койя даже не стала протестовать. Ну не интересуются и не интересуются. Скорее бы он перешел к делу.

- Меери кричал, точнее, впервые крикнул над Китти в день, когда ты была. эээ, извини.

- Представлена ко двору, — подсказала Койя. — Не волнуйся, я этот день хорошо помню. Как и все вы. Согласись, ты единственный дар на Аккалабате, который прилюдно обращается на «ты» к чужой деле, будь она даже сестрою твоей жены. «Вы», по всей видимости, я не заслуживаю. Рейвен застыл. Он действительно не заметил. Так же, как, понуждаемый воспитанием и долгой благородной линией крови, он, не задумываясь, говорил «Вы» любой прекрасной деле Аккалабата, так он автоматически обратился сейчас на «ты» к леди Койе. Непростительно. Но это казалось таким естественным. И как же теперь продолжать разговор?

- Брось, Ко. Не придирайся. Мы же тебе не мешаем носить кинжалы. Голос Меери прозвучал глухо, как из подземелья.

Из груди лорда Хару вырвалось какое-то нечеловеческое рычание. Койя ловко перехватила его руку, протянутую к горлу Меери, сказала со вздохом:

- Ладно. Только называй меня Койей. Я все-таки женщина.

Спрятала руку мужа у себя на груди, навалилась всем телом. Он проворчал:

- Койя!

- Хару, пусть они мне расскажут.

- А чего им рассказывать? — взвился лорд Хару. — Я сам тебе объясню. Ничего нового. Просто вас, Дар-Халемов, гоняют и в хвост и в гриву по фехтовальной площадке, вот вам и некогда читать книжки. А у нас, в Умбрене, зимой, когда все застывает, или во время летнего урагана. библиотека, конечно, небогатая, но волей-неволей садишься и читаешь. Так вот, эти. Дар-Кауда. И остальные древние роды. Когда начались дуэмы, им, видишь ли, семейная гордость не позволяла. Они просто не могли, как другие, договариваться, уговаривать, заставлять иногда своего каша — — стать своим дойе или каруном. И начали вымирать. Но природа им не дала. Начала сама ими распоряжаться. Не оставила выбора.

- Хару, какой ты красноречивый, — не сдержался лорд Рейвен. — Скажи просто: в нас заговорили животные чувства. Громко так заговорили.

- В общем, не знаю, как это получилось, Койя, но если кто-то из них чувствует физическое влечение к другому дару, то это нельзя контролировать. Это не так, как у всех: вычесывали друг друга, потом заключили дуэм, решили подождать еще годик-другой, потом поженились. Это неудержимо прорывается наружу — как крик, истошный звериный крик — когда одуревший от желания Кауда видит свою добычу. Они полностью теряют человеческий разум, бросаясь на.

- Это когда же я на него бросился? Я прятался от него, сколько мог, а ты, как назло, таскал его всюду, — Меери весь зашелся от возмущения. — Хорошо хоть на свадьбу Рейвена сообразил не приводить. Мне бы пришлось весь праздник торчать у себя в комнате.