Бубнов указал, что в момент, когда "уже назрел революционный кризис в Западной Европе" и "международная революция готовится перейти в самую острую, самую развернутую форму гражданской войны, согласие заключить мир" наносит непоправимый "удар делу международного пролетариата", перед которым в настоящее время "встала задача развития гражданской войны в международном мас
289
штабе", задача "не фантастическая, а вполне реальная". В этом и заключается содержание лозунга "революционная война". Ленин же с левых позиций октября 1917 перешел на правые и ссылается теперь на то, что "массы воевать не хотят, крестьянство хочет мира". "С каких это пор мы ставим вопрос так, как ставит его сейчас тов. Ленин?" -- спрашивал Бубнов, намекая на лицемерие3*.
Точку зрения сторонников передышки подверг критике Радек. Он назвал политику Ленина невозможной и неприемлемой, указав, что большевики никогда не надеялись на то, что "немецкий империализм оставит нас в покое". Наоборот, все исходили из неизбежности войны с Германией и поэтому "стояли на точке зрения демонстративной политики мира, политики возбуждения масс в Европе". Такая политика советского правительства "вызвала всеобщую забастовку в Германии" и "стачки в Австрии".
Даже сейчас, после совершившегося германского наступления, Радек считал, что противники подписания мира были правы, когда утверждали, будто "крупных сил у немцев нет" и будто немцы готовы пойти на соглашение "без заключения формального мира" (о чем писала германская пресса). Радек сказал, что планы объявления партизанской войны против германских оккупационных войск не были фразой, и если бы большевики оставили Петроград и отступили вглубь страны, они смогли бы "создать новые военные кадры" за три месяца, в течение которых немцы не смогли бы продвигаться вглубь России "ввиду международного положения, ввиду положения дел на Западе"3^.
Выступивший против подписания мира и за революционную войну Рязанов фактически обвинил Ленина в измене. Эвакуация Петрограда возможна как эвакуация учреждений, сказал он. "Всякая попытка сдать этот Питер без сопротивления, подписав и ратифицировав этот мир", была бы "неизбежной изменой по отношению к русскому пролетариату", поскольку "провоцировала бы немцев на дальнейшее наступление". Ленин, -- продолжал Рязанов, -- готов отдать "Питер, Москву, Урал, он не боится пойти во Владивосток, если японцы его примут", готов отступать и
290
[ступать; "этому отступлению есть предел"40. Противник
подписания мира Коллонтай указала, что никакого мира не
Сбудет, даже если договор ратифицируют; Брестское согла
шение останется на бумаге. Доказательством этому служит
от факт, что после подписания перемирия война все равно
продолжается. Коллонтай считала, что возможности для
передышки нет, что мир с Германией невероятен, что со
здавшуюся ситуацию следует использовать для формиро
нания "интернациональной революционной армии", и если
советская власть в России падет, знамя коммунизма "под
нимут другие"41.
Седьмой партийный съезд был знаменателен тем, что большинство его делегатов проголосовало за ратификацию мира, в то время как большинство ораторов высказывалось против, а поддерживающее Ленина меньшинство выступавших, да и сам Ленин ратовали за принятие соглашения с многочисленными оговорками (Зиновьев42, Смилга43, Сокольников44). Свердлов, еще один сторонник ратификации мира, пытаясь реабилитировать Троцкого после выдвинутых Лениным обвинений в нарушении Троцким инструкций ЦК, выступил с разъяснением, что политика Троцкого на Брестских переговорах была политикой ЦК45.
После этого Троцкий изложил на съезде "третью позицию" -- ни мира, ни войны -- и сказал, что воздержался от голосования в ЦК по вопросу о подписании мира, так как не считал "решающим для судеб революции то или другое отношение к этому вопросу". Если Троцкий был искренен, то сказанное лучше всего подтверждает его неспособность придавать значение мелочам революции и бороться за них со всем упорством. По словам Иоффе, Троцкому всегда не хватало "ленинской непреклонности, неуступчивости", "готовности остаться хоть одному на признаваемом им правильном пути в предвидении будущего большинства". А именно в этом, считал Иоффе, был "секрет побед" Ленина. Троцкий слишком часто отказывался от собственной позиции ради компромисса46.
Выступая на съезде, Троцкий признал, что шансов победить больше "не на той стороне, на которой стоит" Ле
291
нин. Он указал, что переговоры с Германией преследовали прежде всего цели пропаганды, и если бы нужно было заключать действительный мир, то не стоило оттягивать соглашения, а надо было подписывать договор в ноябре, когда немцы пошли на наиболее выгодные для советского правительства условия. Троцкий подтвердил, что не верил в способность Германии наступать, но при этом считал, что возможность "подписать мир, хотя бы и в худших условиях", всегда будет.