Крушение царства: Историческое повествование

На пятый день после переворота в Путивль явился брат В. В. Голицына князь Иван. С ним прибыло несколько сот дворян, стольников и «всяких чинов людей», представлявших дворян разных уездов и городов. Объясняя свой переход на сторону «Дмитрия», Голицын ссылался на двусмысленность присяги, данной им и другими воеводами царевичу Федору Годунову. Прежде и патриарх, и царь Борис неизменно называли «царевича» Отрепьевым. В присяге это имя вовсе не было названо. Если «царевич» — не Гришка, то почему он не может быть настоящим сыном царя Ивана Васильевича?

Голицын клеймил Бориса Годунова самыми бранными словами, клялся в вечной верности «прирожденному» государю и умолял немедленно идти в Москву и занять престол. Отрепьев, как видно, не слишком доверял словам Голицына и не спешил в Кромы. Через несколько дней после переворота он прислал туда князя Б. М. Лыкова, который привел к присяге полки.

Отрепьев сделал то, что ждали от него уставшие ратники. Он приказал немедленно распустить на отдых (на три-четыре недели) всех дворян и детей боярских, у которых были земли «по эту сторону от Москвы

». Иначе говоря, отпуск получили прежде всего дворяне из заокских городов — Рязани, Тулы, Алексина, Каширы и проч. Самозванец велел отпустить со службы также многих стрельцов и казаков. Это имело самые губительные последствия для Годуновых: «А стрельцов и казаков, приветчи к крестному целованью, отпустили по городам, и от того в городех учинилась большая смута». Половина армии была распущена по домам, а оставшаяся отправлена из лагеря на Орел и далее на Тулу. Названные города были заняты без всякого сопротивления, и их воеводы присягнули на верность Лжедмитрию.

Отрепьев покинул Путивль 16 мая, на девятый день после мятежа. 19 мая он прибыл в лагерь под Кромами, где уже не было никаких войск. Сопровождавший самозванца капитан С. Борша утверждал, будто в войске у «царевича» было две тысячи поляков-копейщиков и около десяти тысяч русских. В своих записках Борша желал доказать, что именно поляки сыграли решающую роль в московском походе, и потому преувеличил численность польского войска. На самом деле силы Отрепьева были весьма невелики. Уже после мятежа под Кромами пан Ратомский привел в Путивль пятьсот конных шляхтичей. Никакого участия в военных действиях они не принимали. Кроме семисот — восьмисот поляков при особе самозванца находились восемьсот донских казаков и несколько русских отрядов, численность которых не установлена. Я. Маржарет утверждал, что «царь Дмитрий» держал при себе поляков и казаков и лишь «немного» русских, так что общая численность его войска не превышала двух тысяч человек.

Самозванца окружали его «думные» люди, которые, однако, не занимали никаких постов в его польско-казацком войске. Согласно «воровским» Разрядам, при нем были путивльские бояре князья Б. Татев, В. Мосальский и Б. Лыков, окольничий князь Д. Туренин, думные дворяне А. Измайлов и Г. Микулин. Что касается царских бояр из кромского лагеря, они присоединились к свите Лжедмитрия где-то на пути между Путивлем и Орлом.

В Кромах самозванец оставался несколько дней. Его спутники с удивлением разглядывали лагерные укрепления, множество палаток и брошенные русскими пушки, Лжедмитрию достались семьдесят больших орудий, значительные запасы пороха и ядер, войсковая казна, много лошадей и прочее имущество.

Будучи под Орлом, Отрепьев устроил судилище над теми из воевод, которые, попав в плен, отказались ему присягать: «…приидоша ж под Орел и, кои стояху за правду, не хотяху на дьявольскую прелесть прельстится, оне же ему оклеветаны быша, тех оке повеле переимати и разослати по темницам». Среди других в тюрьму был отправлен боярин И. И. Годунов. На всем пути до Орла бесчисленное множество народа из всех сословий и званий собиралось большими толпами, чтобы увидеть новообретенного государя. Имеются сведения о том, что первая делегация от москвичей явилась к Отрепьеву уже во время его остановки в Орле. Посланцы из Москвы заявили, что столица готова признать своего «прирожденного государя». Вскоре после этого Лжедмитрий решил послать в Москву своих гонцов с обращением к московской думе и чинам. Выполнить опасное поручение взялся дворянин Гаврила Григорьевич Пушкин. Современники подчеркивали, что Г. Г. Пушкин сам напросился («назвался») на «воровство».