Крутая волна

Но самой дорогой для Гордейки была похвала дяди Петра, неожиданно приехавшего на побывку. В его избе жили теперь Нюрка с Гришкой Сомовым, и Петр поселился у Егора. Спали они с Гордейкой в сенях: Петр — на нарах, Гордейка — на сундуке. Дядя Петр по ночам рассказывал всякие морские истории. Он теперь служил в Кронштадте, в школе юнг, был даже каким-то начальником, наверное небольшим, потому что над ним стояло еще много начальников, которых он ругал.

— Есть там один — совсем зверь. Генерал — губернатор Вирен. Должно, из немцев. Этот с живого шкуру сдерет… — И неожиданно заключал: — А все-таки жизнь там интереснее тутошней. Давай, Гордейка, к нам в школу, человеком выйдешь.

— Дак ведь не примут.

— А я зачем? Помогу, у меня там знакомых много, и на счету у начальства я на хорошем. Только вот лет тебе маловато. Но ведь ты Девяноста девятого года, кто там будет разбираться в январе ты родился или в декабре. Сейчас делото опять к войне идет, набор большой делают, возьмут.

— Отец не пустит.

Отец часто засиживался у них в сенях, много говорил с Петром про политику, про какие-то партии, про восстание, но Гордейка в этом совсем не разбирался, ему даже хотелось, чтобы отец поскорее ушел, а дядя Петр рассказал очередную историю из своей морской жизни.

Иногда Петр вдруг вставал посреди ночи, ку- да-то уходил и долго не возвращался. Гордейка, так и не дождавшись его, засыпал. Но однажды он решил подсмотреть, куда уходит дядя, тихо крался за ним. Петр задами прошел к огороду Васьки — мельника, перемахнул через прясло, и Гордейка видел, как навстречу ему метнулся кто- то в белом. Потом услышал жаркий шепот Акульки:

— Что же ты припозднился? Я уж извелась вся.

— Боялся, что Васька не спит.

— Да ведь он ноне в Петуховку уехал покосы смотреть, к завтрему только и возвернется.

— Что же не сказала, я бы раньше пришел.

— Как же скажешь? Я днем-то боюсь с тобой видеться, ну как узнают?

— А пусть! Жена ведь ты моя, хоть и бывшая.

— Да ведь у меня от него четверо…

Они ушли к дому, а Гордейка всю ночь караулил на углу проулка — а вдруг Васька приедет?

Петр возвращался после вторых петухов, опять задами. Гордейка видел, как над плетнями двигалась его курчавая голова. Гордейка побежал домой, чтобы опередить дядю, но они столкнулись у самых ворот.

— Что так рано встал? — спросил дядя.

— Не спится.

Потом, когда опять улеглись в сенях, Гордейка все-таки предложил:

— Давай, когда надо, я Ваську-то покараулю.

Петр ничего не ответил, долго раскуривал самокрутку, потом сказал:

— Нечего тебе в это дело мешаться.

А через несколько дней они вчетвером: отец, дядя Петр, Сашка и Гордейка — уехали на Воронке к Марьиной пустоши на покос.

Травы в этот год выдались хорошие, за два дня они вчетвером повалили всю пустошь и начали выкашивать в колках. Трава здесь жиже и мягче, косить легче да и прохладнее. За два дня на пустоши Гордейка с непривычки так вымотался, что теперь то и дело отдыхал. Отец с Сашкой уже обкосили свои колки и пришли помогать Гордейке. Втроем они быстро выкосили остатки, к тому времени и дядя Петр подошел, и они все отправились к реке. Там выкупались, Петр стал показывать Гордейке, как надо плавать, а отец с Сашкой поплыли к яру ловить раков. Они наловили полное ведро и, когда вернулись к балагану, развели костер.

Но сварить раков не успели: прискакал верхом на Васькином Гнедке засыпка Трофим.

— Эй, мужики, беда! — еще издали крикнул он. — Давай все в деревню, сход будет.

— А что случилось? — спросил отец, поднимаясь с земли.

— Война. Ерманец на Расею напал. Есаул Стариков приехал, сход собирает. Где тут Федька Квашня косит?

— А вот по этой тропке поедешь, за увалом по правую руку будет, — указал отец.

Трофим ускакал дальше, а отец пошел запрягать Воронка.

Когда они приехали в деревню, у поскотины собрались почти все ее жители. Есаул Стариков, при форме и шашке, стоял в ходке и объяснял, кто подлежит мобилизации в первую очередь. Брали сразу пять возрастов, мужики, которым надо было идти, стали гуртоваться возле ходка. Заголосили бабы.

Стариков, заметив Петра, подозвал его и сказал:

— А тебе, служивый, надо завтра отправляться в город и с первым же эшелоном к месту службы. Есть такой приказ: всем отпускникам вернуться немедленно.

Не дожидаясь конца сходки, они отправились домой собирать дядю Петра в дорогу.

Дома уже топилась печь, в кути толкались Степанида с Нюркой, Шурка крошила на столешнице лук.

— Знамо бы дело, дак тесто поставить да пирожков на дорожку настряпать, — будто оправдывалась Степанида. — Давай, Нюрка, зови всю родню на сташшиху.

Тащили все, что могли: хлеб, огурцы, сало, кто-то принес курицу, бабы чередили ее во дворе. Неожиданно заявились Васька — мельник с Акуль- кой. Васька припер трехведерную корчагу браги и окорок фунтов на двадцать.

— Примете, тетка Стеша? — робко спросила Акулька, а сама умоляюще посмотрела на Петра. — Как-никак родней доводились…

— Проходите, — разрешил Петр, и Степанида засуетилась, смахивая с лавки пыль:

— Вот сюда садитесь, гостенечки дорогие, уж не обессудьте, коли что не так.