— Я нипочем не могу вспомнить, как оказался у Белого Ведуна. Заснул дома, да, меня отпустили переночевать у матери, наш дом недалеко, всего-то пробежать чуток. Я как-то считал, мне — три дюжины дворов пройти от княжеских хором, а я-то верхом. Ничего не помню…
— Его мать тоже ничего не помнит, — кивнул Иггельд, — ревела, когда вспоминала — мол, заснула с сыном, он — на печи, сама — внизу, просыпается утром, пусто в доме, дверь нараспашку, одежка валяется, Бегуни — нет!
— Околдовали нас, — вздохнул Бегуня, — околдовали!
— Слово такое есть, чтобы спящему шепнуть? — спросил княжич лекаря.
— Слов-то много каких можно спящему нашептать, да зачем? Проще макового сока, высушенного, под нос покурить, а потом — делай, что хочешь. Бегуня-то молод совсем, только на тропу воинскую ступил, нет у отрока еще нюха на опасность. Бывалый воин просыпается, как бы ни устал за день, едва кто чужой на порог ступит. А лучше — до того…
— Стало быть, проспал я врага, — обречено кивнул отрок.
— Не бери на душу, молод ты пока. Придет время, и не тому выучишься, станешь воином знатным, никакая вражина к тебе и на сотню шагов не подберется, — попытался успокоить Бегуню старый вояка.
— Ничему я не выучусь, после того, что было — одна у меня дорога, в Навь!
— Может быть так, а может — и нет, — спокойно парировал Иггельд, — не во всем, что человек делает, его вина.
Молчание. Отрок сопел, силясь продолжить едва начатый рассказ, его не торопили.
— Если их одурманили маковым дымком, то отчего же запаха не осталось? — вдруг спохватился княжич.
— За такой вопрос розог не жалко, — рассердился Иггельд.
— Ах да, — смутился Младояр, — дверь нараспашку… Ветер запах вынес.
— А голова у мамаши тяжелая после той ночи была, я спрашивал, — кивнул лекарь, — может и не маковое зелье, но что-то подобное…
Вновь молчание. Наконец, собравшись с духом, Бегуня продолжил:
— Я опомнился в каком-то темном, сыром месте, познабливало. Думаю, погреба какие-то. Горели светильники, числом два, прямо у моего носа. Воняло мертвечиной. От них, от всех — несет этим… Я связанный лежал, рядом — двое этих, пустоглазых, меня держат. Зачем? И так повязали, что не шевельнешься!
— Видать, Белый Ведун из тех, кто каждый узел три раза повторяет! — заметил Младояр, — Боялся, не иначе…
— От тех, кто всех боится, все зло и происходит, — согласился Иггельд, — ради собственного спокойствия кучу народа перережет. И считает себя правым — так, мол, спать спокойнее! Но ты, Млад, больше Бегуню не сбивай…