Крутой парень

— Когда? Где?

— В «Северном», часов в восемь.

— Почему в кабаке? Почему не на хате?

— Харьковские боятся, что Дротик их обует, стволы, каратисты, то, се… В кабаке безопасней. Народ. Менты. Да и оглядеться можно.

— Хорошо, — сказал Вагин.

Кобельков снова вздохнул.

— Ну что еще? — Вагин полуобернулся к Кобелькову.

— Ты его будешь брать?

— Непременно.

— Плакала моя доля… — запечалился Кобельков, пропел грустно: — Ах мой белый порошок, сладкие часочки…

— Много? — спросил Вагин.

— Тебе года на три роскошной жизни хватило бы.

— Мне хватает и зарплаты, — сказал Вагин.

— Дуракам всегда зарплаты хватает, — опрометчиво заметил Кобельков.

И Вагин опять вдавил педаль тормоза. Застыл автомобиль в самой середине разгоряченного железного строя.

Вагин ухватил Кобелькова за ворот куртки, притянул его к себе, выдавил, ярясь:

— У меня материала хватит, чтобы вкатить тебе потолок. Но я этого делать не буду. Слишком жирно. Я пристрелю тебя. А труп сброшу в речку. С камушком на шее. И никто. Никогда. Тебя. Искать. Не станет!

— Виноват, капитан, виноват, — испуганно зачастил Кобельков.

— Вон! — тихо проговорил Вагин.

Кобельков поспешно выбрался из машины.

Гудели клаксоны. Неистовствовали водители.

Подбежал «гаишник». Сухой. Строгий. Постучал жезлом по крыше, потребовал высокомерно:

— Документы!

— Да пошел ты на… — рявкнул Вагин и сорвал машину с места. С воем. И с визгом. Восхищаясь сам собой.

Вагин посмотрел на часы. Сощурился, что-то прикидывая. Потом сунул руки в карманы брюк. Огляделся. Тихая улица. Одинокие прохожие. И уж совсем редки автомобили. Проехали два-три, пока Вагин тут топчется. Зато много автомобилей у тротуаров. Стоят. Разные. Немало нерусских, и не узбекских, и не грузинских… Обыкновенные иностранные автомобили. Ничего особенного. Хотя и русских тоже хватает — «чайки», «жигули», «волги», «москвичи».

«Запорожцев» нет.

Владельцы автомобилей в ресторане. Ресторан называется «Северный». Он занимает два этажа старого толстостенного четырехэтажного дома. Широкая многоступенчатая лестница перед входом. Как перед дворцом каким. Влажно блестит — мытая. Тяжелые стеклянные двери. Прозрачные — ни пылинки. За ними просматривается фойе. Красные стены. Белые зеркала. Люди. И мужчины. И женщины. И все в вечернем, изящном, фирменном, складно сшитом, дорогом, в меру вольном, в меру строгом.

Модный ресторан. Один такой во всем городе.

И Вагин тоже модный.

И, конечно же, один такой во всем городе.

И он знает это.

Сегодня он не в курточке, не в джинсиках, не в кроссовочках — нет. В темном, отлично посаженном костюме, в светлой сорочке, в дорогом галстуке. Голливудская звезда на вручении «Оскара». Да и только.

Опять посмотрел на часы. Покрутил головой недовольно. И тут услышал приглушенное шипенье рации из микрофончика у воротника сорочки, а затем голосок, мужской:

— Ты ждешь меня, дорогой?

— Ты где? — тихо негодуя, выцедил Вагин.

— Я спешу к тебе, милый! Лечу, лечу…

— Не засоряй эфир, мать твою… — прогаркал Вагин.

— Не засоряй эфир, мать твою, — эхом повторил голос. — Не засоряй…

Вагин ухмыльнулся, не удержавшись.

Через несколько минут возле Вагина тормознул «жигуленок». Вышел Патрик Иванов. В белом костюме. Ослепительный. С алым цветком в руках. Гвоздика. Улыбался снежно. Протянул цветок.

— Это тебе, любимый! Это тебе!

— Ты — душка, — хмыкнул Вагин.

— Я знаю, — вздохнув, сказал Патрик Иванов. Оторвал у гвоздики длинный стебелек, пристроил цветок в петличке у Вагина.

— Ты — душка, — томно заметил Патрик Иванов.

— Я знаю, — не вздыхая, согласился Вагин.

Они направились к ресторану.

— Кстати, — Патрик Иванов остановился. Полез в карман, достал темные очки, несколько мгновений поколебавшись, надел их, проговорил, оправдываясь: — Чтоб не узнали.

Вагин тоже полез в карман и тоже достал очки. Только не темные. С обычными простыми стеклами. Не колеблясь, надел их, проговорил, не оправдываясь: — Чтоб не узнали.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

Патрик Иванов с легкой опаской, оглядываясь. Вагин без стеснения и без оглядки.

Метрдотель был вислощекий и неповоротливый. Но обаятельный.

— У вас заказано? — спросил оперативников как родных, встречая их у входа в зал.

— У нас заказано, — ответил Вагин. — На фамилию Патрисов-Лумумбов.

— Есть такая фамилия, — радостно воскликнул метрдотель, распахнул руки. — Прошу.

Патрик Иванов обнажил крепкие влажные зубы:

— Мальядец, мальчижка, карашо, ха-ха-ха! — потрепал метрдотеля по плечу. Метрдотель расплылся в ответной улыбке. Потом все вошли в зал. Зал был очень большой. Круглый. Красно-белый. Полутемный. С перегородками между столиками. С ярко высвеченной эстрадой. С просторной танцевальной площадкой перед ней. На эстраде играл оркестр и пела длинноволосая девица в сверкающем купальнике. На площадке танцевали пары, и мужчины, не отрываясь, смотрели на девицу в сверкающем купальнике.

Метрдотель чуть отстал, коснулся локтя Вагина, кивнул на Патрика Иванова, спросил:

— Из какой страны, если не секрет?

— Какой уж тут секрет, — с готовностью откликнулся Вагин. — Из королевства на севере Африки. Идиотино-Дурко называется. Не слыхали, наверное?