Он плотно прикрыл обе двери кабинета и остановил на пороге Лапуанта, хотевшего из скромности ретироваться.
— Ну-ка, иди сюда. Садись. Ты пытаешься найти свой путь в полиции, не так ли?
— Я сам не знаю, что я пытаюсь делать.
— Ты совершил глупость, слишком разболтавшись с первых дней, и это повлекло такие последствия, о которых даже не подозреваешь.
— Я прошу прощения. Я был так уверен в своей сестре.
— Хочешь себя испытать в трудном деле? Постой! Не спеши с ответом, речь идет не о блестящей акции, после которой твое имя появится В газетах. Напротив. Если ты преуспеешь, то кроме нас двоих об этом никто не узнает. Если ты потерпишь неудачу, я буду обязан отречься от тебя и заявлю, что ты усердствовал вопреки моим инструкциям.
— Я понимаю.
— Ничего ты не понимаешь, но не в этом дело. Если я сам приму участие в этой операции и провалюсь, то под сомнением окажется вся полиция. Но ты тут новичок и пока ничего из себя не представляешь.
Лапуант сгорал от нетерпения.
— Месье Лиотард и Альфонси в настоящее время находятся в «Пивной у Негра» и ждут меня.
— Вы собираетесь к ним присоединиться?
— Не сразу. Сначала я хочу наведаться на бульвар Пастера, и я уверен, что они не двинутся из пивной до моего прихода. Предположим, что я присоединюсь к ним через час или даже раньше. Сейчас девять часов. Ты знаешь дом на улице Бержер, где живет адвокат? Квартира на четвертом этаже, сразу налево. Поскольку там обитает немало особ женского пола, консьержка почти не следит за тем, кто с кем приходит и уходит.
— Вы хотите, чтобы…
— Да! Попытайся открыть дверь. Если даже останутся следы, особой беды не будет. Наоборот. Перетряхивать шкафы и бумаги бесполезно. От тебя требуется одно: убедится, что чемодана там нет.
— А я об этом и не подумал.
— Так вот. Вполне возможно и даже вероятно, что его там нет, так как Лиотард — малый осторожный. Поэтому не теряй времени. С улицы Бержер мчись на улицу Дуай, где Альфонси снимает 22-й номер в отеле «Массивцентраль».
— Понял.
— Поступишь точно так же. Чемодан, и ничего больше. Когда управишься, позвонишь мне туда.
— Я могу идти?
— Сначала ступай-ка в коридор. Я закрою дверь на ключ, а ты попробуй открыть. Спроси у Люка инструменты.
Лапуант справился неплохо, и через несколько минут он был внутри, весь светясь от радости.
Мегрэ прошел к инспекторам.
— Жанвье, ты свободен?
Телефоны продолжали звонить, но из-за позднего часа с меньшей интенсивностью.
— Я помогал Люка, но…
Они опустились вместе, и Жанвье сел за руль машины, принадлежавшей уголовной полиции. Четверть часа спустя оказались в самой тихой и малоосвещенной части бульвара Пастера. Своим спокойствием в этот прекрасный воскресный вечер тут все напоминало деревенскую околицу.
— Пойдем со мной.
Они спросили скульптора по имени Гроссо, и их направили на седьмой этаж. Здание было старое, но вполне пристойное и заселено, по всей видимости, мелкими служащими. Когда постучали в дверь, шум спора прекратился. Пухлощекая девушка открыла им и посторонилась.
— Это вы только что приходили в мой кабинет?
— Нет, моя сестра. Комиссар Мегрэ? Входите. Не обращайте внимания на беспорядок. Мы только что кончили обедать.
Она провела их в просторную мастерскую. Ее расписанный потолок был частично застеклен, и сквозь него виднелись звезды. На длинном, березового дерева, столе валялись остатки колбасы, стояла початая литровая бутылка вина. Другая девушка, как две капли похожая на ту, что впустила их, украдкой поправила прическу, а тем временем мужчина в велюровом пиджаке с преувеличенной торжественностью поднялся навстречу пришедшим.
— Рад приветствовать вас в моем скромном жилище, месье Мегрэ. Я надеюсь, вы окажете мне честь выпить с вами.
После того как старый скульптор покинул уголовную полицию, он явно нашел способ хлебнуть что-нибудь покрепче столового вина, так как говорил с трудом, и походка была неуверенной.
— Не обращайте внимания, — вмешалась одна из дочерей. — Это его обычное состояние.
Она говорила беззлобно, а брошенный на отца взгляд был ласковым, почти материнским.
Из самых темных углов огромной квартиры виднелись скульптуры, которые, судя по всему, стояли там с давних пор.
Повседневным же делом, составлявшим часть теперешней жизни семьи, составляли вырезанные из дерева игрушки, громоздившиеся повсюду и распространявшие по квартире приятный запах свежего дерева.
— Когда в мужчине перестает жить искусство, — изрек Гроссо, — умирает и стыд просить кусок хлеба у торговли.
Мадам Гроссо, казалось, уже легла, когда услышала звонок. Это была худая, грустная, с постоянно настороженным взглядом женщина, ничего, кроме неприятностей, не ожидавшая.
— Элен, подай стулья комиссару и этому господину.
— Мама, комиссар знает, что здесь может чувствовать себя как дома. Не так ли, месье Мегрэ?
— Ты ничего им не предложила?
— Не желаете ли вина? Из-за папа ничего другого нет.
Похоже, это она руководила семьей. По крайней мере, именно она задала нужное направление беседе.