Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков

Зато Крэкнелла заботили исключительно непогасшие звезды. Махони настойчиво призывал его написать небольшой рассказ, что и было предметом изучения, однако выбранный Крэкнеллом сюжет — история Принтупианской империи, насчитывавшая пять тысяч лет, — с трудом укладывалась в рамки короткой формы. Вместо того чтобы сосредоточить усилия на чем-то близком ему лично — на это он был не способен, как и на проявление симпатии, — Крэкнелл зациклился на своем излюбленном жанре. Научная фантастика, по его мнению, воплощала собой движение вперед, в будущее. Тот, кто сочиняет рассказы на обычные, земные темы, считал он, занимается лакировкой надоевшей действительности. И пусть сам Крэкнелл делать этого не умел — сей факт не мешал ему постоянно перебивать Махони замечанием, что тот или иной автор научной фантастики давно показал, как надо писать о том, про что говорит преподаватель, и не могли бы они уже пойти дальше?

Для Дэнни главным оставалось вырваться отсюда. Погруженность в литературу нисколько не отдалила его от поставленной цели. Он горел желанием совершить невозможное, во что бы то ни стало добиться перевода из «особого» крыла, потом подать апелляцию, очистить свое имя и выйти на свободу. Стопки исписанных листов, разбросанные по всей камере, забавляли Жирдяя, которого место его нынешнего пребывания нисколько не угнетало.

— Хочешь, чтобы тебя отсюда перевели? — приставал он к Дэнни.

— Слушай, Жирдяй, тебе же прекрасно известно, что я хочу, черт тебя дери.

— И ты надеешься, что чтение и писанина в этом помогут?

— Может, и помогут, откуда я знаю.

— Один хороший дилер, чувак, всего один дилер, мать твою, вот кто тебе нужен. Пол-унции «дури», даже четверть унции — и дело в шляпе. Старик Хигсон тебе поможет, понял?

— Старший офицер Хигсон?

— Ага, старший офицер Хигсон, именно он. Он тут разводящий, это если по-старому, или почтальон, — короче, он знает все порядки, усек? Пару лет назад за это брали всего штуку баксов, но сейчас у нас инфляция и прочая хрень, ты, между прочим, только начал мотать срок, а это усложняет ситуацию, но он говорит, что сделает все, что надо, за две штуки.

— Что сделает?

— Устроит тебе перевод, вот что! Устроит тебе, говнюку, перевод!

— За две штуки?

— Проснись, О’Тул! Ты хочешь уйти или нет? Я же тебе объясняю: раздобудешь две штуки для старины Хигсона, он напишет тебе рекомендацию и передаст начальнику тюрьмы. Ты и ахнуть не успеешь, как тебя переведут в крыло «Ц». Всего лишь одна несчастная рекомендация вместо всей твоей дребедени.

Но Дэнни прикипел к своей «дребедени», тем более что Махони объявил о проведении конкурса. Состоялся он в следующий четверг в учебном классе. Трое взрослых мужчин, подперев щеки руками и сдвинув локти, словно подростки, склонились над своими партами.

— Джентльмены! — произнес Махони с чуть высоко- мерно-насмешливой интонацией. — Еще в начале наших занятий я, помнится, рассказывал вам о конкурсе на лучшее тюремное литературное произведение. Разыгрывается Вульфенеденская премия. Победитель конкурса будет удостоен публикации в антологии, получит пятьсот фунтов стерлингов и всеобщее уважение. — Махони вытащил из портфеля бланки заявок на участие в конкурсе, раздал каждому из них и продолжил: — Премия присуждается за лучший рассказ объемом от четырех до шести тысяч слов. Итак, джентльмены! Теперь вы понимаете, что в моем безумии была своя логика: я не зря так настаивал на том, чтобы каждый рассказ имел начало, середину и конец. Полагаю, все вы имеете потенциальную возможность стать победителем.

Махони по очереди пристально осмотрел всю троицу. Каждому казалось, что он обращается к нему одному:

— Участие в конкурсе станет естественным и достойным завершением нашего курса. Теперь позвольте сообщить вам нечто очень важное. — Махони повернулся к доске. — Вот крайний срок, к которому вы должны сдать свои работы!

Гринслейд и прежде обвинял Дэнни в том, что он ворует у него идеи, несмотря на всю нелепость такого предположения. Крэкнелл тоже ворчал, что Дэнни копирует его стиль. Отношения между конкурсантами накалились. На подготовку отводилось две недели, и все это время трое мужчин старались избегать друг друга. Это было нелегко, поскольку набирать текст рукописей им приходилось в одной и той же комнате. Дэнни понимал, что до сих пор ему удавалось избежать неприятностей в «особом» крыле, но он не обольщался: если Гринслейд получит возможность подстроить ему какую-нибудь пакость, он не будет колебаться ни секунды, лишь бы литературные лавры достались ему.

Махони пытался разрядить обстановку:

— Я знаю, что каждый из вас верит в себя. Не забывайте, однако, что только здесь еще по меньшей мере десять человек подадут заявку на конкурс, не говоря уже о десятках участников из других тюрем. В любом случае, работая над рассказом, думайте о преодолении собственных недостатков, помните о вечности. И пусть вас не смущают мысли о соперниках.