Крутые повороты

То, что тепловозу Гаккеля застопорил путь старый маневровый паровоз, было нелепо и символично: репортеры из салон-вагона впоследствии писали, как старая техника, в буквальном смысле цепляясь за рельсы, преградила путь новом локомотиву; локомотиву революции, локомотиву будущего.

В двенадцать часов под гиканье и ругань паровозик убрали, и тепловоз Гаккеля наконец понесся к Подсолнечной с великолепной скоростью 89,3 километра в час.

«Берлинец» не дождался Гаккеля в Подсолнечной, повернул назад. Они встретились на полпути, в Поворове, «Берлинец» отцепили, прицепили тепловоз Гаккеля, и под крики «ура» ленинградский локомотив помчал состав к Москве.

Газета «Известия» посвятила этому соревнованию целую полосу. Была крупная шапка: «Наши достижения». Были портреты под гравюру на дереве — бородатый Ломоносов и Гаккель, узкоглазый, в мать-якутку, в пенсне и в инженерной фуражке с молоточками. Были крылатые репортажи — о том, как небо выстелило пушистую постель двум новорожденным тепловозам, пришедшим к нам от Октябрьской революции. И о машинисте «берлинца» — Терпугове, из рабочих, машинисте будущего, в чистой холщовой рубахе, «поддающем силу не каторжным потом, а регулированием стрелок и измерителей». И о машинисте Гаккеля — Коршунове, из крестьян, тоже машинисте будущего, «олицетворяющем собой рабоче-крестьянскую власть, ведущую великую цепь советских городов и деревень». И о салон-вагоне с радиоприемником, заливающимся арией из «Лакме». И о советском «министре» путей сообщения Рудзутаке, договаривающемся с советским предпринимателем, директором треста машиностроительных заводов рыжеусым Толконцевым о будущей сделке на тепловозы. И о крестьянах на станциях, разглядывающих тепловоз, разинув от изумления рты: «Вот они, большевики! Будто американцы. Паровозы чистенькие, да еще с музыкой». А шестилетние крестьянские сыновья в больших отцовских валенках, обвязанные материнским платком, со знанием дела говорили: «Ломоносова отцепили, теперь повезет другой».

Впрочем, сегодня, через полвека, мы знаем то, чего не знали и не могли знать в 1925 году восторженные репортеры из нарядного салон-вагона.

Двенадцать лет мы еще будем строить тепловозы в Коломне и Калуге, задумывать, испытывать, проектировать новые образцы; американский завод Болдвина пришлет к нам своих специалистов, чтобы позаимствовать опыт гаккелевского дизель-электровоза; в 1928 году пятьдесят один проект из семи стран поступит в Москву на международный конкурс, объявленный тогда, при Ленине, и жюри конкурса среди приобретенных для НКПС проектов первым назовет новый проект Гаккеля и Алексеева.

Но через двенадцать лет тепловозы будут объявлены затеей пагубной и зловредной.

Спешно сворачиваются ватманы с недописанным чертежом, спешно идут под копры недостроенные заготовки, три десятка тепловозов — все, что за двенадцать лет мы успели купить за границей и сделать сами, — спешно сгоняются в безводный Ашхабад…

Но разве не благополучно складывалась судьба самого Якова Модестовича?

Он много работает, конструирует двигатели, турбины, электростанции, преподает в ЛИИЖТе — Ленинградском институте инженеров железнодорожного транспорта. Яков Модестович — начальник факультета «Паровозное хозяйство» (дочку Катю спрашивает: «Пускаем пары?»). Он профессор, доктор наук. (Час в неделю в маленькой аудитории на третьем этаже — вмещается всего двадцать стульев, в другое время тут заседают Осоавиахим или Красный Крест Яков Модестович упрямо читает студентам факультативный курс «Тепловозы», приходит в черной паре и черном галстуке, Кате шепчет: «Сегодня у меня веселая панихида», на ученом совете сухо и официально объясняет: «Полезно студентам для общего кругозора…») Он носит погоны генерал-директора тяги, шумно празднует присвоение ему почетного звания заслуженного деятеля науки и техники РСФСР. (Дома много играет на скрипке. Вдруг надумал электричеством растапливать льды на Северном полюсе. Сын, географ, возвратился с «Челюскина», Яков Модестович велел ему показать проект Шмидту. Шмидт не обрадовался: «Теория!» Яков Модестович неожиданно легко согласился: «Отто Юльевич отверг справедливо». Прочел в книге у Водопьянова: мир обязан Гаккелю созданием современного самолета. Махнул рукой: «Летчик тороплив в своих выводах». Потом все хотел встретиться с Михаилом Васильевичем, поблагодарить за то, что вывез его сына со льдины. Вез, не зная, что это сын Гаккеля…)

Он всего лишь не конструирует тепловозы. Всего-навсего. Не конструирует и не знает, выпадет ли ему когда-нибудь в жизни счастье сконструировать хоть один тепловоз. (Он говорит о себе очень серьезно: «Генерал паровозной тяги. Генерал на свадьбе. Пускаем пары…»)