Кружение над бездной

— Ты что, подрядился сообщать погоду по радио? Что ты мне вещаешь про переменную облачность? Совсем спятил со своей церковью, — не унималась мать на другом конце провода, и трудно было представить, что этот желчный, сочный, самоуверенный голос принадлежит совершенно больной женщине.

— А о чем ты хочешь, чтобы я говорил? — стараясь не раздражаться, спросил Герберт.

— Расскажи о детях. Как Патрик? Не болеет?

— Не болеет.

— А ты все добиваешься стать священником? Зачем тебе это надо? Что тебе, своих забот не хватает?

— Ммм… — Герберт не нашел в человеческом языке подходящего слова, чтобы ответить.

— Ну что ты мычишь, как теленок?

Разговор еще долго крутился вокруг одного и того же. Мать никак не желала вести беседу в рамках приличия и каждой фразой, каждым словом пыталась спровоцировать скандал. Герберт остался невозмутим, но, положив трубку, почувствовал тошноту.

— Хорошо поговорили… — пробормотал он, хотя с каждым обидным словом матери в нем поднималось чувство удовлетворения. — Ну вот же и оправдание. Вот почему я не могу ничего с ней поделать, ни вразумить, ни обиходить. При таком разрушительном нраве ничего нельзя поделать. Только молиться…

Герберт написал стихотворение:

Я смотрю на этот лик,Милый и простой.И мне кажется на миг,Что Он только мой.Что нет в мире никого,

Кто бы знал Его.Что о Нем нет разных книг,Песен и кино.Я не знаю, почемуЖадный я такой, —  —Меня люди не поймутИ махнут рукой.

Но гляжу в Его глаза — —Верь или не верь, —  —Точно знаю: это взглядБабушки моей.

Бабушку Герберт помнил и любил. Но по правде, он давно практически ни за кого не молился. Едва успевал просить помощи себе, изредка благодарил Бога, чаще всего повторял: «помилуй мя, грешного». Вот чем в общих чертах ограничивались его молитвы. Бизнес, едва поправившись, снова свалился в тартарары, и Герберту уже до головной боли не хотелось ничего пытаться в нем подправить. Снова зазвонил телефон. Это был отец Никифор, духовный отец Герберта.

— Вы станете священником, но через вас ко мне придет искушение. Об одном прошу вас: не восставайте тогда против меня и не атакуйте.

— С чего вы взяли, что я буду вас атаковать? — смущенно спросил Герберт, хотя прекрасно знал, что при стечении определенных обстоятельств вполне на это способен. Это ведь по–прежнему был тот самый неумолимый борец Герберт Адлер, лишь слегка подправленный и затушеванный христианскими принципами… — Отец Никифор, послушайте, я вовсе не добиваюсь священства. Святой Герман Аляскинский не был священником, а все же крестил тысячи алеутов. Я не думаю, что, став священником, я мог бы сделать намного больше того, что и так делаю… — Герберт кривил душой. Конечно, ему хотелось бы стать наконец священником… — С чего вы взяли, что я буду выступать против вас?

— Не надо никаких вопросов. Просто пообещайте мне, что когда вас заставят сделать выбор, вы останетесь нейтральным.

— Обещаю, — неуверенно вымолвил Герберт. — Но все–таки что произошло?

— Меня вызывают к архиепископу… Видимо, дадут разнос. Я, видите ли, не люблю подчинятся. Не переношу начальства.

«Донесли», — подумал Герберт, который сам несколько раз именно так охарактеризовал на людях отца Никифора.

— Вам сказали, что я плохо о вас говорил?

— Пока нет, но пообещайте мне…

«Мало ли, отец Никифор монах, молитвенник, может, ему что и открылось по молитве…» — подумал Герберт.

Отец Никифор попрощался. Герберту припомнились стихи этого одинокого человека, всецело посвятившего себя Богу: