Кружение над бездной

— Если твое раскаяние искренно и священник отпустил грехи — можешь приступать к причащению. Причащение — самое важное и непостижимое Таинство Православной Церкви, в котором верующий принимает Тело и Кровь Спасителя под видом хлеба и вина. О Своих Святых Дарах Господь так говорит в Святом Евангелии: «Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6: 56). Таинство Причащения подает человеку силы для благодатной жизни во Христе. Причащаясь, мы становимся сами частью Его Тела как члены Его Церкви.

— Так или иначе, я сделал два вывода. Я попрошу у Бога дать мне веру и прочту Евангелие, — утомленно промолвил Эрвин.

42

У нового священника были светлые глаза. Несмотря на пожилой возраст, они светились какой–то совершенно необъяснимой и, может быть, даже неуместной для иеромонаха молодостью. Всегда веселый семидесятипятилетний отец Иннокентий сменил сорокалетнего хмурого отца Матвея, который, сказавшись нездоровым, по сути бросил приход Герберта Адлера. «Имя Иннокентий означает невинный…» — пронеслось в голове у Герберта. После службы, прошедшей спокойно и в то же время волнительно, все уселись за стол. Прихожане принялись представлять себя новому батюшке. Немцы снова повторили свои истории. Уже как по заученному герр фон Паули отчитался — русские освободители изнасиловали сестер, братьев убили, отец погиб при бомбежке в Берлине, его самого чуть не расстреляли за попытку воровства овощей с собственного огорода. Фрау добавила о своих родственниках, раздавленных русскими танками. Потом жена серба призналась, что отец ее — немец и был фашистским солдатом. Русские за столом оказались из бывших власовцев. Герберт Адлер сам был из обрусевших немцев, прибывших в Россию задолго до обеих мировых войн. Ему претило прошлое Германии. Теперь же у него за столом собрались сплошные фашисты! Пусть полураскаявшиеся, но всё же… Он с надеждой посмотрел на серба. Ну этот–то, по крайней мере, не фашист, настоящий православный. Не тут–то было. Серб оказался гораздо старше, чем выглядел. В свои восемьдесят пять он держался молодцом.

— В Югославии тогда за каждого убитого немецкого солдата расстреливали сто мирных жителей. Ну… Я пошел служить в отряд, который отлавливал партизан по лесам… Когда война кончилась — я бежал через всю Европу… Освободители таких, как я, расстреливали на месте, без суда…

Герберт поморщился и снова заговорил о том, что после окончания войны прошло уже шестьдесят лет, что по сути всё это — история и что нужно покаяться и забыть. Не смотреть в прошлое. Не давать старым грехам заслонять путь к Богу.

— Забыть? Забыть тех, кого мы любили? — сверкнула слезами фрау фон Паули.

— Нет, забыть нужно раскаянные грехи, — в который устало раз пояснил он.

За столом повисло молчание. Все ждали, что отец Иннокентий расскажет о себе. Он же добродушно посматривал на собравшихся и скромно жевал корочку. Как многие монашествующие, отец Иннокентий постничал и в обычные дни.

— Отец Иннокентий, расскажите о себе, — предложил Герберт, зная, что новый священник поляк и надеясь, что хотя бы в его случае не выйдет какого–нибудь рассказа о сотрудничестве с фашистами.

— Я родился в Польше… Учился в Духовной Академии в Варшаве.

— А как на вас отразилась война? — спросил фон Паули.

— Мне кажется, вас смутят подробности моей жизни, — уклончиво ответил отец Иннокентий и отхлебнул чаю.

Все решили, что отцу Иннокентию есть что скрывать и оставили его в покое.

Отец Иннокентий заговорил совсем о другом.

— Я хотел бы сказать относительно исповеди и Святого Причастия. Мне задали вопрос, как часто следует прибегать к этим таинствам… — отец Иннокентий посмотрел на серба, и всем стало ясно, от кого поступил этот вопрос. Серб исповедоваться не любил и всё время пытался увильнуть. — Чем чаще, тем полезнее для души исполнять сей долг наш духовный по нынешним временам, но, разумеется, всегда надо подходить ко Святой Чаше с полным сознанием своего недостоинства и греховности, с сердечным сокрушением и с мытаревым смирением и молитвою: «Боже, милостив буди нам, грешным!» Вот и в сегодняшнем чтении Евангелия мы читали притчу о мытаре и фарисее… — отец Иннокентий посмотрел на Герберта.

Герберт заговорил о притче, а отец Иннокентий слушал и кивал. Потом заговорили о скором Великом посте, и отец Иннокентий снова взял слово.

— Помышляйте больше о посте духовном, который выше и ценнее телесного. Чтобы войти в Царствие Небесное, надо сдерживать греховные порывы свои, утишать разбушевавшиеся страсти, словом, употреблять над собой усилие. Но это усилие не должно ограничиваться одним воздержанием от страстей, пищи, но должно простираться на все внутренние и внешние действия наши. «Если мы воистину станем искать Бога, то Он Сам придет к нам и мы увидим Его, и если чистым житием удержим Его, то Он Сам пребудет с нами», — закончил он свою мысль словами преподобного Арсения Великого.