Кружение над бездной

— Герберт, скажи, пожалуйста, что ты прокомментировал? Как твои слова соотносятся с текстом моих записей? Что до денег, то ты прекрасно знаешь, что я отверг те еженедельные выплаты, которые ты мне предлагал. Не всё продается, Герберт. Нельзя купить талант и доброе имя. А по–русски ты так писать и не научился…

— Андрюша, я рад, что ты все еще вяжешь лыко. (Что странно. На моем пайке ты обычно отрубался гораздо быстрее. Видимо, сказывается экономический фактор.) Береги себя. Не растрачивай себя понапрасну. Я — ничтожество, недостойное твоего болезненного внимания. Твои зеленые чертики — объекты гораздо более достойные. Обязательно ешь молочные продукты. Ты — великий моралист, высоко ценящий доброе имя, а главное, хорошо разбирающийся в талантах. Именно поэтому тебе просто совершенно необходимы молочные продукты.

Андрюшенька, обвинять человека, прожившего двадцать лет в дальнем зарубежье, в слабом знании русского языка по крайней мере смешно. Интересно, знаешь ли ты, что я покинул Советский Союз, когда мне было восемнадцать лет? То есть ты утверждаешь, что я успел натворить нечто такое, за что я в розыске более двадцати лет? Несмотря на неоднократную смену режима… Что же я, военный преступник? Андрей, ты сам находишься в вечном розыске самого себя… Бедная душа. Неужели ты полагаешь, что влияешь на мою судьбу? Хотя, возможно, ты влияешь. Ты — вечное напоминание о том, что добро наказуемо, а кроме того, ты для меня символизируешь Россию. Не пропадай. Продолжай пердеть из своего угла. Ведь это так важно: не давать нам всем забывать, что вы из себя представляете — загадочные рязанско–тульские души. Научи меня писать по–русски! Научи меня, как правильно писать слова «быдлохуй» (как ты меня называешь) и прочее. Только молочные продукты смогут излечить твою черную, как рельсы твоей родной станции, душу. Ах, извини. Ты, конечно же, скажешь, что рельсы не черные… Что я не знаю жизни. Ты прав. За что ты меня ненавидишь? Может, боишься?

— У меня нет ненависти к тебе. Ненавидеть тебя — слишком много чести. И я тебя не боюсь, несмотря на то, что твои слова нередко содержат скрытые угрозы. Ну найди, попробуй! А? Мне что, уже следует писать нечто подобное: «В случае моей насильственной смерти или причинения мне увечий знайте — заказчиком является Герберт Адлер»?

— Да что ты, бог с тобой. Я не угрожаю, я просто за тебя боюсь. Круто ты выступаешь. Не дай бог, не на того нарвешься. А я — тот. На меня можно. Я — хороший. Ты же знаешь. Я за тебя молился усердно, но, видать, уж больно ты напакостничал в жизни. Не пускает тебя бес на волю.

— И откуда ты такой, Герберт, взялся? Проповедник… Слушать тебя — много чести… Уши вянут…

— Насчет «много чести» это как раз, скорее, наоборот. Ты сам прикинь на трезвую голову. А? И вообще, Андрей, ты хотя бы в редкие просветы между бутылками пива понимаешь, как ты выглядишь со стороны? Я знаю, что тебе наплевать. Мне, в общем, тоже. Хотя ведь если по совести, тебе вовсе не наплевать. Ты тут уже полгода красуешься: Гафт ему то, Юрский ему это. Постыдился бы. Тебе и сейчас лестно, что я с тобой общаюсь. Ты напоминаешь назойливую муху. Пей уж свое пиво и не лезь к людям.

— Слушай, Герберт… Правда, отстань, а? Нам друг друга не понять. Слишком разный социальный статус…

— Конечно, ты прав. Богатый на бедняка не похож. Но по–моему, я с тобой расплатился. И даже если и не додал тебе каких–то денег — ну пришлю я тебе еще, а ты только больше упьешься… Очень часто, Андрюша, когда у тебя появляется чувство, что ты держишь Бога за одно место, оказывается, что тебя за это место держит Сатана.

— Я просто остаюсь честным до конца…

— Вот как? Почему же, например, ты не поведаешь миру, что многократно пользовался моим списком адресов, который попал к тебе, когда ты со мной работал? Ты по этим адресам рассылал обо мне несусветные гадости. О какой морали ты говоришь? Большая часть твоих действий легко описывается статьями уголовного кодекса. Кстати, это идея. Я, пожалуй, подам на тебя заявление. Ты ведь не любишь сидеть в тюрьме? Поищи хорошего адвоката. Тебе это пригодится.

— И чем же это я провинился?

— Травил повсеместно такого злого–презлого Адлера. Посылал прихожанам его церкви сообщения с ложными обвинениями, вымогал деньги… Ты же читал мои романы… На что ты рассчитывал? Что Герберт нынче с ума спендрил от приступа православия? И поэтому ты посылаешь его прихожанам грязь? Так вот, они требуют, чтобы я на тебя пожаловался вашим властям. Ты не оставил мне выхода…

— Ну и сволочь же ты, Герберт…