Кружилиха

Потом она носила на чердак мешки с песком, дежурила по ночам на крыше, ездила в Лугу копать окопы. Она изучила правила противопожарной и химической обороны и первой помощи раненым. Руки у нее были в мозолях и ссадинах. Ей всегда хотелось есть. Постепенно чувство голода стало менее острым, она перестала бегать и громко говорить, стала вялой. Когда она наклонялась, у нее кружилась голова и звенело в ушах. Но она умела скрывать свою слабость, и все думали: она еще ничего - держится; и когда комсомольцы шли оказывать помощь людям, которые слегли от голода и не могли вставать, - в самые верхние этажи шла Клавдия. Окна на площадках были забиты фанерой. Редко кто попадался навстречу; только Клавдины шаги звучали в черном колодце лестницы. Подъем казался бесконечным, но она добиралась до цели. Это была чья-нибудь незнакомая дверь. Случалось, что никто не выходил на стук...

Отца больше месяца не было дома, он ночевал на заводе. Пришло известие, что брат убит. Клавдия пошла к отцу, чтобы сказать ему об этом. Он выслушал ее и сказал: "Иди к маме, я завтра к вам приду". На другой день его должны были отвезти в больницу вместе с другими рабочими, которые очень ослабели. По дороге в больницу он заставил шофера остановиться, вышел из машины, пошел домой и пропал без вести где-то в сугробах Лиговки. А в конце января умерла мать: пошла за хлебом на Суворовский, присела отдохнуть на углу Заячьего переулка и тихо заснула от слабости. Ее принесли домой. Соседки помогали Клавдии одеть уже окоченевшее тело в праздничное платье (пестренькое, с кружевом у ворота). Они же отвезли покойницу на кладбище. Клавдия шла за саночками и думала: "Бедная мама, так ей спокойнее, никуда не ходить, ничего не делать..." Мать жаловалась, что ей трудно ходить за хлебом и за водой, и сердилась на Клавдию, что та уходит на целый день по своим делам... И еще Клавдия думала о том, что на обратном пути с кладбища ветер будет в спину и не будет так холодно...

Ночью она спала крепко, усталая, и вдруг проснулась. Луна ярко и беспощадно светила сквозь толстый лед окна. Все было видно. Прямо против себя Клавдия увидела кровать матери. Одеяло было сбито и в подушке вмятина, как будто мать только что встала с постели. Клавдия села и крикнула: "Мама!" - так громко, что ей самой стало страшно. Крик раздался - и опять гробовая тишина в квартире, где умирают люди. Клавдия легла, дрожа, укрылась с головой...

Через несколько дней она поняла, что подходит ее очередь. Стало очевидно, что мать уделяла ей часть своего пайка; потому-то Клавдия и держалась. Теперь ее силы уходили с каждым часом. Наступил день, когда она не могла пойти купить себе хлеба. Соседка купила ей хлеб и принесла кружку теплой воды. Клавдия легла и лежала четыре дня. На пятый день пришли знакомые комсомольцы. Когда она их узнала, она сказала шепотом, требовательно: "Я не хочу умирать! Имейте в виду, я ни за что не хочу умирать!" Ее отвезли в больницу, а весной вывезли из Ленинграда...

Когда Листопад увидел Клавдию, это была рослая, полная девушка с румяным, цветущим лицом. Ни следа ленинградской зимы не осталось на этом лице. Она добродушно хохотала, была доверчивая, щедрая, по-бабьи жалостливая. Она училась в Политехническом институте и понемножку занималась стенографией, думая впоследствии этим прирабатывать.

В числе других студенток ее прислали на завод на практику. Тогда очень трудно было с рабочей силой, и Листопад особо присматривался к практикантам. Из Клавдии - он это сразу увидел - никогда инженера не получится. К технике - никакого расположения. Почему она пошла в Политехнический? Так - чтобы куда-нибудь пойти... Потом найдет профессию по вкусу, будет переучиваться. Нерасчетлива молодость, не знает цены дням, беззаботно бросает на ветер целые годы... И вдруг его потянуло к этой молодости, к этой беззаботности, свежести, доверчивости...

- Кончай, Клаша, эту музыку, - сказал Листопад об ее учебе, когда они поженились.

Клавдии очень надоело в институте, но бросить его она стеснялась: она думала, что ее осудят, будут говорить: вот, вышла замуж, стала директоршей, генеральшей и перешла в домашние хозяйки, обнаружила свою мещанскую сущность. И она стала уверять мужа, что науки ее очень интересуют, а особенно техника, и что цель ее жизни - быть инженером. Листопад посмеялся, погладил ее по голове, сказал: "Ну, будь, будь кем хочешь!" И больше в ее занятия не вмешивался.

Однажды Клавдия рассказала ему, как она жила в ту зиму в Ленинграде. Его пронзила жалость:

- Маленькая, маленькая, бедняжечка моя!..

Обхватив ее обеими руками, он твердил с нежностью:

- Бедная, бедная...

- Я была страшная - знаешь какая? Груди у меня совсем как будто бы не было. Как у худого-прехудого мальчика. А лицо как у старухи. И волосы не вились - куда там! - высохли все...

- Больше не надо, - сказал он. - Не говори. Сейчас тебе хорошо?

- Ты знаешь.

- Ну, вот. Ну, вот. И всегда будет так. Куда ты смотришь?

Смотрит поверх его головы. Туда смотрит, назад. Видит опять все это...