Крылатое племя

неблагоприятную погоду, в течение пяти часов партизанский аэродром принял, разгрузил и выпустил

около 70 самолетов. Но и это, как увидим дальше, не явилось пределом. Все-таки мы допускали

некоторые так называемые «мелочи». На одном самолете в спешке плохо закрепили автомашину, на

другом слабо законтрили лючок капота. Встречались и другие недоделки.

Поэтому, когда на следующий день мы собрались обсудить итоги боевой ночи, разговор был горячим и

острым. Товарищи со всей резкостью критиковали виновников «мелочей».

К очередным полетам подготовились более тщательно. Около полуночи на чехословацком партизанском

аэродроме снова заработал «конвейер». Погода была типично нелетная, особенно для высокогорных

районов. На пути экипажей встречался сплошной облачный фронт, шел густой мокрый снег. И все-таки

работа проходила бесперебойно, дежурный по аэродрому едва успевал отмечать в журнале садящиеся и

взлетающие самолеты.

В пять часов утра на площадке были потушены все посадочные огни. За вторую трудную, хлопотливую

летную ночь аэродром «Трех дубов» принял самолетов больше, чем накануне, а за третью — даже свыше

100.

В конце третьей ночи мой самолет задержался в «Трех дубах». Погода так резко ухудшилась, повалил

такой густой снег, что видимость совсем пропала. В таких условиях взлетать с нашего пятачка просто

нельзя. И командир решил оставить меня на день, замаскировав машину в зелени.

Но взлетать все же пришлось. Поступило распоряжение срочно доставить на Большую землю важный

[100] государственный груз. Полковнику Чйрскову не оставалось ничего другого, как снарядить в полет

наш экипаж.

— На большой риск идем, — мрачно заметил один из помощников Чирскова, имея в виду, что летчик я

еще молодой и малоопытный.

Полковник это понимал, но не было другого выхода. И он дал «добро».

Трудно сказать, как мне удалось благополучно взлететь и точно вывести самолет через горы на свою базу.

Я страшно волновался. Но все время думал: «Это приказ Родины». За выполнение государственного

задания мне было присвоено звание Героя Советского Союза.

Многие наши летчики во время операции проявили себя с самой лучшей стороны.

В одну из ночей на горы спустился непроницаемый туман и, словно саваном, окутал посадочную

площадку. Летим, словно в молоке, ни фонарей, ни скалистых гор — ничего не видно.

Ну, конечно, с земли радируют:

— Возвращайтесь на базу!

Каково же было удивление партизан, когда на аэродроме услышали рокот моторов рулящей машины.

Самолет Героя Советского Союза Тарана благополучно приземлился в невозможных условиях. Летчик

оказался невиновным в нарушении приказа, просто у него не работала радиостанция, и он не мог

принять сообщение «Ястреба».

А летчик Иванов совершил ночью вынужденную посадку в узкой горной котловине возле города Брезно.

Не только сел, а потом и взлетел. Когда мы узнали об этом, то страшно недоумевали — там и в светлое

время трудно развернуться.

Как-то днем на аэродроме «Три дуба» побывали гости — американские бомбардировщики в

сопровождении двадцати истребителей. Вечером в Банска-Бистрице в помещении «велительства» (штаба

повстанческой армии) был устроен прием в честь заморских гостей. Во время приема к Чйрскову

подошел американский подполковник:

— Сможете ли вы с соответствующего разрешения принять ночью на своем аэродроме наши самолеты?

[101]

— Конечно смогу.

В одну из ночей после этого над аэродромом «Три дуба» действительно появились американские

самолеты. На площадке были предупредительно зажжены все «летучие мыши», но американцы,

покружившись, ушли на запад. Скорее всего, их не устроило освещение аэродрома. Во всяком случае, этот район их перестал интересовать. [102]

С. Уткин. Случай в Карпатах

В тот день я с утра засел за срочное дело, даже не просмотрев газеты. Однако мне сразу напомнили о них.

Один из офицеров штаба, открыв мою дверь, прямо с порога начал сыпать вопросами:

— Читал? Нет? Так здесь же про тебя написано, про ваш экипаж. Ну как же так, Сергей Николаевич?

Я взял в руки номер «Правды», и с ее четвертой страницы на меня глянуло лицо знакомого человека.

Неужели это наш партизанский лекарь, которому я обязан жизнью?

Да, это был он, Франтишек Радач, врач из словацкого городка Бардеева. Статья так и была озаглавлена:

«Доблесть и слава Франтишека Радача».

Я поднял глаза на товарищей, которые уже заполнили комнату. Они, видно, ждали интересного рассказа, а

я и слова произнести не мог. Меня охватило волнение, мысли унесли в прошлое, к суровым боевым дням

борьбы с фашистскими захватчиками...

* * *

Триста шестьдесят семь боевых вылетов пришлось совершить мне в годы Великой Отечественной

войны. Многое довелось повидать, пережить, испытать. Каждый из боевых вылетов по-своему отложился

в памяти, но этот... Этот не шел в сравнение с другими, он не то что запомнился, а на всю жизнь врезался

в память.

Стоял октябрь 1944 года. Продолжая победное наступление, Советская Армия начала освобождать

Чехословакию. В тылу гитлеровцев в это время развили активность чехословацкие партизанские отряды.

Нашему гвардейскому авиационному полку поручили [103] держать связь с партизанами,