Там как раз Ханц фон Вольф и познакомился с Адольфом Галландом. В Испании Ханц и сам сбил три республиканских истребителя «Ратта» – «крыса». Испанцы называли их «Москас» – «мошки»[31]
. Говорили, что на них летают русские летчики. И Ханц фон Вольф склонен был этому верить, особенно после того, как однажды привел свой Bf-109E с располосованными пулевыми отметинами крыльями и фюзеляжем. Противник оказался достойным и сражался как черт – такой же, как и нарисованный на фюзеляже «Ратты». Ханц фон Вольф тогда победил и часто с гордостью вспоминал тот тяжелый бой. То был достойный соперник.Но с тех пор Ханц фон Вольф не переставал искать себе достойного противника. Наследник традиций тевтонского рыцарства жаждал славы и Рыцарского креста. Он не сбивал легкие самолеты «Иванов», брезговал штурмовкой колонн беженцев, бредущих к Волге.
Хотя тот же штабсфельдфебель Отто Кирх, командир второй пары «Фокке-Вульфов», вместе со своим ведомым оберфельдфебелем Паулем Штрански не брезговали подобным бесчестьем в воздухе. Они любили зажать в «клещи» какой-нибудь самолет «Иванов» с неопытным пилотом и забавляться с ним, как кошка с мышью. Они играючи расстреливали бедолагу в воздухе, наблюдая, куда попадут их снарядные трассы.
Пронестись на бреющем над колонной беженцев в приволжской степи или на переправах через Дон, паля из всех стволов, для них было делом обычным.
А недавно эта «сладкая парочка» мясников совершила то, за что Ханц фон Вольф едва не пристрелил их прямо на стоянке самолетов. Благодарение богу, что его ведомый, Клаус Шлиманн, выбил у него «вальтер». Они расстреляли на бреющем полете русский госпиталь! Ублюдки! Ханц был вне себя от ярости: подобного бесчестья он и помыслить не мог. А уж то, что это бесчестье допустил пилот его «шварма», и помыслить было невозможно!
Потомственный тевтонец всегда ввязывался в воздушные бои, даже если был в меньшинстве или в невыгодном положении. Хауптман Ханц фон Фольф был мастером пилотажа и старался всегда доказать свое превосходство в небе перед противником, прежде чем уничтожить его. Пусть враг знает, что ему оказал честь сбить его тевтонский рыцарь.
Даже на фюзеляже своего истребителя Ханц нарисовал эмблему в виде массивного рыцарского шлема с плюмажем. Чем, кстати, заработал среди летчиков прозвище Eisern Kopf – Стальная башка. Некоторые, такие, как Кирх и Штрански, произносили его с презрением. Но большинство пилотов «Jagdflieger» – «воздушных охотников» – произносили это прозвище с уважением.
Ханц фон Вольф пришел к командиру JG-3, к которому было прикомандировано подразделение новых «Фокке-Вульфов-190», доложил о бесчестном поступке своего подчиненного и потребовал передать его в руки фельджандармерии.
Но оберст Вольф Дитрих Вильке лишь устало махнул рукой.
– Ханц, мне импонирует твое рыцарское отношение к войне в воздухе, но нам сейчас не хватает опытных пилотов. Советы ведут упорное сопротивление войскам генерал-полковника Паулюса. Этот тщеславный штабной ублюдок жаждет захватить Сталинград, не считаясь с потерями, ибо так велел ему наш «победоносный и всезнающий фюрер». Паулюс, будь он неладен, требует от нас все большей авиационной поддержки. Дескать, «недостаточное прикрытие с воздуха не позволяет ему овладеть тактической ситуацией»… Да он и гулящей девкой при таких раскладах не овладеет! Плохому танцору и яйца мешают! Так, в общем, хауптман, поднимайте свой «шварм» на поддержку бомбардировщиков.
Ханц фон Вольф скривился, как от зубной боли. Более всего он ненавидел такие вот вылеты на прикрытие тяжелых двухмоторных «утюгов». Истребители, будто бы прикованные цепями к неповоротливым и относительно тихоходным «Хейнкелям-111», «Юнкерсам-88» или «штукам»[32]
, теряли главное свое качество в воздушном бою – свободу маневра.Но делать было нечего – приказ есть приказ.
– Яволь, герр оберст! – Хауптман Ханц фон Вольф щелкнул каблуками и выбросил правую руку в нацистском приветствии. Потом четко развернулся через левое плечо и строевым шагом покинул штабной блиндаж.
Командир JG-3 лишь хмыкнул вслед, дивясь такой прусской исполнительности.
А хауптман забрался в «Кюбельваген»[33]
и поехал на стоянку своих истребителей. И вот теперь он докуривал папиросу, стараясь с каждой затяжкой убить в себе раздражение, связанное с этим глупым вылетом.