Крылатый воин (СИ)

Я простоял в ремонте двенадцать дней. Самолеты капитана Айриева и сержанта Ильясова восстановили быстрее, и они вдвоем полетели двадцать девятого сентября на бомбежку. Вернулся только командир эскадрильи. Точнее, позвонил из полевого госпиталя, куда его доставили колхозники, вытащив обожженного из горящего самолета, севшего в степи на вынужденную. Это был его двадцать девятый вылет. Такое впечатление, что кто-то заботится о том, чтобы среди летчиков-штурмовиков было меньше Героев Советского Союза. Впрочем, как мне сказали, это звание вручают после сорока, а то и пятидесяти вылетов. Я помню из книг, что щедро награждать начнут со второй половины сорок третьего года, когда наши пойдут в наступление по всей линии фронта.

В эти дни мне пришла награда — медаль «За боевые заслуги». В наградном листе было написано, что за выполнение задания особой важности. Так понимаю, за неудачную попытку убить генерала Паулюса. Штаб я все-таки уничтожил. Наверняка там было много старших офицеров. Могли бы чем-нибудь посерьезнее наградить. Впрочем, военврачу третьего ранга Морозовой медаль понравилась.

— Две «Звезды» и под ними два «Знамени» плохо смотрелись. Теперь внизу добавится медаль и станет красивее, как сужающаяся кверху пирамида, — объяснила она.

Так вот для чего нужны награды!

— Муж опять звонил. Хотел приехать, но я запретила, — сообщает она. — Видеть его не могу!

— Ему тяжко без женщины, — сказал я.

— Есть у него медсестра. Раньше я молчала, делала вид, что не знаю, а в прошлый его приезд предложила катиться к ней, — сообщила Любаша.

— Чего он тогда возникает⁈ — удивился я.

— От ревности и уязвленного самолюбия, — ответила она. — Знал бы ты, как он обожает себя. Может полчаса стоять перед зеркалом, любоваться собой.

— А твое белье не надевает? — поинтересовался я.

— Нет. А что? — заинтригованно спрашивает она.

Деревня! Не знает, что такое трансгендеры!

— Тогда не все потеряно, — делаю я вывод.

Шестого октября утром пролился дождь. Земля промокла. Легкие истребители взлетали почти без проблем, но тяжелые штурмовики и бомбардировщики отправить в полет отцы-командиры не решились. За разбившийся на взлете самолет можно попасть под трибунал, а за отмену полетов из-за плохой погоды — нет.

За сутки земля подсохла, и я полетел на свободную охоту, загруженный под завязку маленькими бомбами, которые должен высыпать на врага, штурмующего город. Нашему полку приказали помогать защитникам Сталинграда. Задача не из простых, потому что пехота прячется от маленьких бомб в домах. Разумнее было бы применять тяжелые, складывать сразу все строение. Кто уцелеет, пусть выбирается из-под обломков. Только вот ФАБ-100 у нас мало, а ФАБ-250 и вовсе не осталось. Наверное, взорвали запасы во время стремительного отступления к Волге, а новые еще не доехали до фронта.

Лечу на малой высоте над северной, а потом северо-западной окраиной Сталинграда. Где наши, где немцы, не разберешь на большой скорости. Проскакиваю над сквером и только через пару секунд догоняю, что в нем было что-то не так. Закладываю вираж и даю короткую очередь трассерами и снарядами по одному из непонятных холмиков между деревьями. С ближней стороны спадает маскировочная сетка, открыв пятнистый борт бронетранспортера с черно-белым крестом. Это точно не наши, начиная с того, что бронированных машин у нас раз-два и обчелся. Делаю еще один вираж с набором высоты до четырехсот метров, чтобы площадь поражения была больше, и с горизонтального полета высыпаю на сквер четыре контейнера с бомбами АО-2,5, −5, −10, −15 и две ФАБ-50. Засеял отменно. Третий вираж — и пролетаю над сквером, постреливая из пулемета и заодно снимая на пленку десятка два уничтоженных бронетранспортеров разного назначения. Четыре полыхают отменно. Сперва подумал, что перевозили топливо в бочках, а позже догнал, что это, скорее всего, огнеметные. Попасть под струю такого — страшная смерть. Если экипажи были внутри или рядом, на своей шкуре почувствуют все прелести этого оружия.