Крылья беркута

Пожар! Что может быть страшнее? Наде вспомнилась ужасная картина пожара в Форштадте, на Колодезном. И сюда спешила она, думала, что найдет здесь тепло. Надеялась. А выходит, никакой надежды. И у Семена теперь нет дома. Кончится вся эта сумятица, вернется он, вот так же, как и Надя, посмотрит на развалины и побредет со двора. А куда? Нет, он не растеряется, что-нибудь придумает. И надо же случиться такому несчастью!

Надя вышла на улицу, постояла. Напротив, в избушке, чуть заметной в снежной мгле, вспыхнув, забился слабый огонек. Даже не подумав, зачем ей это надо, Надя заторопилась через дорогу и подошла к землянке. Одно окно было плотно закрыто снаружи соломенными матами, а другое не завешено, и Надя заглянула в него. На столе горела коптилка. Язычок пламени был настолько мал, что вокруг висел густой полумрак и с улицы чуть-чуть виднелась противоположная стена. У стола сидела женщина и кормила грудного ребенка. Пламя коптилки вздрагивало, по лицу женщины пробегали тени. Хотя Надя постучала в окошко тихо, еле слышно, женщина вздрогнула и крепче прижала ребенка к груди. Откуда-то из темноты появилась вторая женщина и приникла лицом к оконному стеклу.

— Кто там? Чего надо? — спросила она строго.

— Я хотела узнать, тут один человек живет... Сосед ваш...

— Айда, давай в избу!

Надя вошла во двор.

— Сюда, — позвала женщина. — Смотри не оступись, три ступеньки вниз. В земле живем, как те кроты. — Взяв за руку, она ввела Надю в сени, затем открыла избяную дверь и, пропуская гостью вперед, сказала: — Тут тоже под ноги гляди, чтоб на человека на живого не наступить.

Едва Надя шагнула через порог, в нос ударил настолько тяжелый, спертый воздух, что в ноздрях защекотало и она с трудом продохнула.

На полу была набросана солома, на ней вповалку, прикрытые тряпьем, спали дети. Женщина с ребенком опять села у стола. Она была намного моложе той, что впустила Надю, и очень походила на нее, и Надя подумала, что это, наверное, мать и дочь. У обеих были одинаково худые, испитые лица и бескровные губы.

Надю усадили на лавку.

— О ком хотела узнать-то? — спросила старшая.

— Напротив вас живет Семен Маликов.

Женщины молча переглянулись.

— Сродственники или как? — спросила молодая.

— Родня. Дальняя, — ответила Надя и подумала, что иного ответа незнакомым людям дать она не может.

— Нет его дома, — сдержанно ответила старшая. — Нету. И когда возвернется — никому не известно.

— А избу-то белая казачня сожгла, будь они прокляты, — ожесточенно сказала младшая. — Чтоб их и на этом и на том свете огневица палила.

— Гляди, спалит! Почитай, половину поселка выжгли, и хоть бы что. Вон они лежат, — кивком головы пожилая женщина указала на спавших на полу детей. — Тоже без дома остались. По соседству с Маликовым жили.

Надя не совсем еще отчетливо представляла сущность разгоревшейся борьбы, ей казалось совершенно противоестественным, что, можно сказать, свои люди сражаются друг против друга. Как понять происшедшее здесь, в поселке? Что-то невероятное. Хотя почему невероятное? А Ирина Стрюкова? Такие, как она, способны на все. Да и сам Стрюков...

Между тем пожилая женщина рассказала, как несколько дней назад в поселок заскочила сотня казаков атамана Бутова и среди бела дня стала грабить, поджигать избы деповских рабочих. А вступиться некому. Мужчин во всем поселке остались — один, два, да и обчелся. Такое творилось, что и не приведи господи. Матери с детишками метались по улицам, кидались из стороны в сторону. Но куда ни кинься, кругом горит. Сколько людей обездолили, зверюги! На дворе вон забуранило, зима пришла, а у людей ни угла, ни одежонки, ни обутки. По соседям разместились погорельцы, кто где смог. И без того жизнь не балует, прижимает все круче да круче, а тут еще эта напасть. Во всем городе куска хлеба не купишь. Привезут в булочную повозку, а народу-то тьма-тьмущая. Разве достанется? Да и купить не на что. Депо-то стоит. Хоть ложись да помирай.

— Уж ладно тебе, не наводи тоски, и без того не весело, — сказала молодая женщина. Она поднялась с лавки и, осторожно переступая с ноги на ногу, стала укачивать ребенка. — Не пройдет им все это задаром. Кому-то отольются людские слезы, — тихо сказала она.

— Да, когда мы ноги протянем, — недовольно промолвила пожилая. — Не надо было связываться с этим самым Кобзиным. Так нет, словно очумели мужики! Пошли искать, чего не клали.