Крыло

Чуть отступил за угол, готовясь к следующему. Второй неудачник не заставил себя долго ждать, выпрыгнул, не глядя под ноги. Зря. Ставлю подножку и ловлю ублюдка за плечи, перенаправляя вектор движения для поцелуя со стеной. Как раз в то место, где какой-то умник схематично изобразил мужские гениталии. В этот раз мокрый хлюпающий звук, через мгновение прерывающийся криком боли. На серой бетонной стене пятно крови.

Не отвлекаясь на рассматривание получившегося арт-объекта, подхватил швабру. Третьему неудачнику прилетает тяжёлой насадкой между ног.

За ним тут же появляется следующий, но получает всё той же насадкой в рожу, отчего запинается и падает на спину. Похоже, кегли снова на ногах. Жаль.

В душевую врываются остальные, очень разозлённые произошедшим в коридоре кегельбаном. Пару секунд я удерживаю их на дистанции, отбиваясь шваброй, постепенно отступая на заранее подготовленные позиции, но это не может продолжаться вечно. Наконец, кого-то из этих джентльменов, страдающих гипоэнцефалокранией, посещает идея отнять у меня швабру. И он хватается за насадку, чтобы вырвать инструмент из моих рук. К несчастью для него, я это предусмотрел, насадка слетает с рукояти. Швабра превращается в деревянное копьё, и неудачник тут же получает остриём в лицо.

К моему сожалению, рукоятка ломается, не выдерживая такого режима работы.

Следующим идёт в ход мочалка, слегка мной модернизированная. Проковыряв в куске хозяйственного мыла отверстие, я пропустил через него мочалку, зафиксировав снаряд. Замахиваюсь эрзац-оружием над головой и обрушиваю всю мощь почти трёхсот грамм хозяйственного мыла на челюсть самого смелого противника. Неудачник улетает на пол и больше, кажется, не встанет. Хорошие в этой тюрьме бруски. Тяжёлые и почти каменные.

Впрочем, остальных претендентов на мою шкуру фиаско собрата не смущает. Ко мне тут же подскакивает ещё один, ловко пригибаясь и уходя от удара. Но я успел немного потренироваться, легко поймав свой снаряд и отправив его обратно. Мыло прилетает в плечо противника, рука повисает плетью, но он всё равно пытается меня забодать.

— Эй! Губы прочь от ширинки!

Удар коленом куда-то в лицо остудил кретина, отправив того думать о вечном на полу.

Но тут на меня налетают сразу трое, а мылом отоварить я успеваю только одного. И сам ловлю скулой удар кулака, а сразу за ним и удар ногой по бедру. Признаю, атака была столь ошеломляющей, что я едва не свалился на пол. Следующий замах мочалкой удачно прилетел по голове одному из противников, брызнула кровь, попал углом прямо в висок. Бил я наотмашь, не целясь. Но узел на мочалке развязался, мыло улетело в неведомые дали.

Оставшейся в руках мочалкой отоварил по лицу второго противника. Не больно, но обидно. А вот последовавший за этим пинок ногой в живот он пропустил, отлетев назад и сбив пару своих собратьев.

Я сделал ещё шаг назад. Всё, душевая кабинка. Каменные стены, размеры — метр на полтора. Настенная рукопись, содержащая попытки юных поэтов заключить в художественную форму то дерьмо, которое булькает у них в голове. Тупик. Но здесь меня могу атаковать только спереди и только двое. Я вскинул кулаки, готовый драться.

«А могут и все вместе» — мысленно констатировал я, когда противники навалились всем стадом, толкая друг друга...

Толкнув деревянный поднос по решётке очереди в столовой, я взглянул на медную крышку кастрюли. С неё на меня смотрело размытое и нечёткое, но всё же моё отражение. Губа рассечена, на левой скуле налился синяк, пара царапин на лбу. Нос защитил — это хорошо. А вот нескольких зубов уже недосчитался. Хотя, говорят, хороший лекарь может вырастить новые. И это не считая синяков и ссадин на теле.

В первый же день, как я сюда попал, ко мне подошёл парень лет шестнадцати, назвался Заком. С чувством осознания собственной важности он сплюнул на пол и сообщил, что он знает Гошу Корня. Тот передавал привет и предупреждение. Ещё до того, как я появился здесь, в корпусе предварительного содержания, обо мне знали. И моя персона уже имела два ценника. Один, поскромнее, за то, чтобы я остался жив. Второй, более притягательный, за то, чтобы я умер в течение двух недель.

Сосед по маленькой душной камере напал на меня в первый же вечер. Попытался накинуть на шею полотенце, использовав его, как петлю. Я его не убил. Затолкал в угол за унитазом и пинал, пока не набежали тюремщики.

Всю ночь слушал фантазии соседей по блоку на тему моей скорой кончины. Были достаточно оригинальные предложения, некоторые даже потрудился запомнить.

Утром, когда шли умываться, мне попытались сунуть заточку под рёбра. Классика. Но я был очень злой после бессонной ночи и едва не утопил неудачника в раковине. Снова вмешались тюремщики.

На завтраке какой-то придурок плюнул мне в макароны. Я догнал и избил подносом. Когда начал его лицом вытирать разбросанную по полу еду — вмешались надзиратели.

До вечера сидел в карцере. Что удивило — покормили на обеде, пусть и весьма скромно: кусок хлеба, плошка риса и стакан воды.