Крым в период немецкой оккупации

После незначительной доработки этот документ был передан на рассмотрение в Верховное командование сухопутных войск (ОКХ), в ведении которого находилась оккупационная администрация на территории Крыма. Проект был весьма заманчивым, однако армейское руководство решило его заблокировать. Уже одно упоминание Озенбашлы в качестве кандидата на пост муфтия убедило немецких генералов в том, что будущая мусульманская инстанция – это не более чем очередной центр для политической активности и интриг крымско-татарских националистов. Об этом весьма откровенно свидетельствовал тот факт, что самыми рьяными сторонниками идеи воссоздания крымского муфтиата были «поклонники» Озенбашлы в Симферопольском мусульманском комитете, которые незадолго до этого свергли его первоначальное руководство.

Кроме того, Крым в этот период представлял собой уже «осажденную крепость», а создание в ней политического центра на мусульманской основе могло только обострить и без того напряженные межнациональные отношения на полуострове. Наконец, по мнению командующего войсками вермахта в Крыму, татары попросту «не заслуживали такой чести». Так, в одном из его донесений в министерство оккупированных восточных областей (от 28 февраля 1944 года) прямо указывалось, что «создание какого-либо местного правительства только на мусульманской основе или воссоздание муфтиата в Крыму являются неприемлемыми… Согласие же с таким мнением означало бы полный разрыв со всей предыдущей политикой»[255]

.

Естественно, что такой вердикт означал конец проекта по воссозданию крымского муфтиата, даже несмотря на то, что разговоры о нем сотрудники Розенберга вели еще до осени 1944 года. Справедливости ради стоит сказать, что Озенбашлы также не очень рвался занять этот пост: его отношение к сотрудничеству с немцами было тогда уже хорошо известно, и не только в Крыму.

Вся эта история с крымским муфтиатом закончилась ничем, и ничего хорошего, кроме обострения отношений крымско-татарских националистов с германской военной администрацией на полуострове, не принесла. Однако сама борьба за муфтиат или против него между ведомством Розенберга и вермахтом была не единственной причиной этого обострения. Дело в том, что в подготовке меморандума Корнельсена значительную роль сыграли те представители крымско-татарской эмиграции, которые были прикреплены к его отделу. Они-то и посоветовали ему выбрать кандидатуру Озенбашлы на пост муфтия, полагая, что он полностью будет находиться под их контролем. Армейское же командование и здесь усмотрело угрозу своим прерогативам. Начиная с момента оккупации Крыма оно всячески противодействовало сближению местных националистов и представителей крымско-татарской эмиграции. Руководство военной администрации, и не без основания, опасалось, что подобное сближение только усилит требования членов мусульманских комитетов по предоставлению им политических прав. Однако чтобы понять причины этого, следует вернуться в лето 1941 года.

Но в начале немного истории. После окончания Гражданской войны в России некоторая часть крымско-татарских политических лидеров была вынуждена отправиться в эмиграцию. В целом они осели в Польше, Румынии и Турции, где продолжали заниматься политической деятельностью. Надо сказать, что деятельность эта была очень вялой, даже по сравнению с другими национальными группами эмигрантов: ни в 20-х, ни в 30-х годах прошлого века о какой-либо политической жизни крымских татар за пределами Крыма практически ничего не было слышно. Единственной акцией, в которой участвовали лидеры крымско-татарского национального движения, была деятельность так называемой организации «Прометей» (конец 1920-х – 1930-е годы). Это детище польской разведки объединяло в своих рядах представителей политической эмиграции нерусских народов России и занималось в основном пропагандой[256].