Крымская война

Пока в Европе после 1830 года набирали силу революционные движения, русский император все в большей степени становился олицетворением автократии и консерватизма. «Его система правления подчинялась жесткой логике, его убеждения были непоколебимы, — писал о Николае барон Жомини[11]

, швейцарец на русской службе, советник царя. — Государь получил свои полномочия не в результате выборов, а от Бога. Порядок или революция — вот две крайности, компромисса между которыми он не допускал». Моральную и материальную опору в критические моменты видела в русском царе Австрия. Канцлер Меттерних и Николай нередко выказывали взаимное восхищение.

Внутри страны Николай продолжал реформы, в результате которых крестьяне, составлявшие огромное большинство населения, получили определенные выгоды, чего нельзя сказать о меньшинстве — интеллектуалах и нарождающемся среднем классе, поскольку царь издал немало законов, успешно подавляющих творческую мысль. Был введен запрет на поездки за границу, цензура внедрялась все шире и становилась строже. Из учебников по греческой истории изымалось слово «демос», об убийстве Юлия Цезаря упоминать не следовало — он якобы просто умер. Усердный цензор вычеркнул из научного труда выражение «силы природы». Газеты сообщали тщательно отобранные новости практически без собственных комментариев. Из текстов по анатомии исключалось все, что могло «оскорбить чувство приличия». Писателям буквально зажали рот, и многие из них оказались в Сибири, включая таких знаменитостей, как, например, Достоевский. «Русскую литературу можно было сравнить с растением, которое пытается пустить побеги, находясь на краю вулканического кратера», — писал один историк. Индивидуальная мысль была задушена, инициатива пресекалась. В то время как в Европе во всю силу разгорался революционный огонь, до России доходил разве легкий запах дыма.

Что же представляла собой Россия, управляемая императором Николаем? Как и сейчас, это была крупнейшая в мире страна, территория которой составляла в то время одну седьмую часть обитаемой суши. В течение четырех с лишним веков она росла со средней скоростью почти 180 квадратных километров в день. В 1852 году население России равнялось примерно 67 миллионам человек и было представлено 160 национальностями и народностями, говорящими на 110 языках и наречиях и исповедующими 35 религий. Самую крупную этническую группу составляли славяне, доля которых достигала трех четвертей общего населения. Большинство представителей именно этой группы были преданы идее абсолютной власти. «Царь яко Бог, — писал историк XVIII века Иван Посошков, — еже восхощет во области своей может всё сотворить». Император был альфой и омегой благополучия нации.

Примерно за тридцать лет до визита Николая в Англию красные мундиры гвардейцев-казаков, выступавших в строю по пятнадцать всадников в ряд, появились у Пантенских ворот Парижа. За ними на черной арабской кобыле (по иронии судьбы — даре Наполеона[12]

) ехал царь Александр I. По правую руку царя держался представитель австрийского императора князь Шварценберг, по левую — прусский король Фридрих-Вильгельм III. Великая армия Наполеона была окончательно разгромлена союзниками под Лейпцигом, а сам французский император бежал. Ясным солнечным утром 31 марта 1814 года войска победителей прошли по Елисейским полям, и радостные парижане имели возможность полюбоваться мощью и величием России. Это грандиозное зрелище на Западе не забыли. В самом деле, что могло помешать России когда-нибудь в будущем «освободить» Европу еще раз? В 1820 году Наполеон предостерегал из своей ссылки на острове Святой Елены: «Северные варвары уже сейчас слишком сильны, и со временем, может статься, они захватят всю Европу». Русский царь, встреченный с таким энтузиазмом в Лондоне в 1844 году, был правителем страны с безграничной территорией и устрашающей мощью. «Император Николай — хозяин Европы» — такой фразой излил свои чувства принц Альберт.

Во вторник в Виндзорском парке состоялся грандиозный смотр войскам. Император, саксонский король, принц Альберт и почти все мужчины были верхом. Николай облачился в великолепную форму Преображенского полка — темно-зеленый мундир, белые брюки и черный шлем с белым плюмажем. Бриллиантовая звезда ордена Подвязки сверкала на солнце. Герцог Аргайл писал: