Крымская война

Не успел Радзивилл поднять якорь, как Стратфорд отправил послание вице-адмиралу Уильяму Паркеру, командующему средиземноморским флотом. Посол сообщил адмиралу о положении дел в Константинополе и попросил, чтобы «часть средиземноморской эскадры Ее величества пребывала в готовности к любым действиям, демонстрирующим возможности британского флота». Стратфорд был совершенно уверен, что Пальмерстон одобрит его инициативу, и теперь ему оставалось только ждать сообщения от премьер-министра с подтверждением тех заверений, которые посол дал туркам.

Известия о бурных событиях в Константинополе достигли Лондона в конце месяца. «Следует оказать султану решительную поддержку со стороны Англии и Франции, — писал Пальмерстон Каннингу за два дня до получения его послания, — и дать понять правительствам России и Австрии, что Турция имеет друзей, которые не оставят ее в беде и защитят, если возникнет необходимость». В тот самый день, когда письмо Стратфорда достигло адресата, посол султана при Сент-Джеймсском дворе Мехмет-паша вручил британским властям официальную просьбу о моральной и материальной поддержке. С того дня, когда флаги России и Австрии над зданиями посольств этих стран в Константинополе были спущены, прошло две недели. Угроза нарастала с тревожной быстротой.

Британский парламент был на каникулах. Стояла теплая ясная погода, и большинство министров отбыли в свои загородные усадьбы. Для того чтобы созвать членов кабинета на заседание, понадобилось бы несколько дней. Однако Пальмерстон не сомневался в том, каким будет окончательное решение. Получив депешу Стратфорда, он тут же отправил ему свое уже написанное письмо. Британия не только окажет Турции моральную и материальную поддержку, но и убедит Францию в необходимости совместных действий, какой бы оборот ни приняли события. Пусть турки не падают духом, писал Пальмерстон и обещал, что вскоре сможет подтвердить все это официальным документом. Наконец кабинет собрался и принял решение одобрить позицию Пальмерстона. Восьмого октября Адмиралтейство выпустило приказ, согласно которому эскадра Паркера должна была направиться в Безикскую бухту, что у входа в Дарданеллы.

Французский кабинет, однако, оказался расколотым. Министр иностранных дел де Токвиль потребовал от французского посла в Лондоне Друэна де Люиса[53] выяснить, как далеко намерена идти Британия: «Если англичане хотят от нас помощи, они должны поставить все точки над „и“». Луи-Наполеон, недавно ставший президентом, был настроен решительно и рвался в бой, не дожидаясь этих самых точек. Его мнение возобладало, и 10 октября французский средиземноморский флот получил приказ присоединиться к адмиралу Паркеру.

Между тем русский посол в Лондоне Бруннов предупредил Пальмерстона, что проникновение в Дарданеллы любого военного судна будет означать нарушение Конвенции о Проливах 1841 года и может привести к конфронтации[54]. «Но, дорогой барон, — ответил Пальмерстон послу, — пока в Турции царит мир, мы исполнены намерений соблюдать и уважать наши взаимные обязательства. Использование военно-морских сил в соседних водах не следует рассматривать как демонстрацию, направленную против вас». На это Бруннов возразил, сказав, что присутствие английского флота у Дарданелл создаст у Турции впечатление защищенности и осложнит дальнейшие переговоры России с Портой о выдаче беженцев. Далее посол выразил особое беспокойство в связи с широкими полномочиями Стратфорда, который в любой момент может распорядиться о введении флота в Проливы. По сути, в руках Стратфорда находится решение вопроса войны и мира. Пальмерстон заверил Бруннова, что полномочия британского посла ограничены получаемыми им указаниями из Лондона и что он совершенно уверен в благоразумии и осмотрительности Стратфорда: британский флот не войдет в Дарданеллы.

В эти дни начала октября угроза непрерывно нарастала. Миссия Радзивилла закончилась неудачей, и посланец царя возвращался на родину. Флот Паркера был уже в Ионическом море, и французские суда взяли курс на восток. В Лондоне не обратили особого внимания на заявления Бруннова. Четыре империи балансировали на грани войны.

Пока Константинополь, Париж и Лондон были охвачены лихорадкой военных приготовлений, дела в Петербурге шли менее драматично. Пятого октября личный представитель султана Фуад-эфенди тайно прибыл в российскую столицу для переговоров о беженцах. Канцлер Нессельроде сообщил ему, что дружеское урегулирование проблемы достижимо, но все зависит о личного решения царя. В то же время он предостерег турецкого эмиссара. «Если другие страны попытаются вмешаться в этот конфликт, — сказал Нессельроде, — его императорское величество и слушать не пожелает о каком-либо компромиссе».