Крымская война

Отныне миссия Меншикова была обречена на провал. «Ему следовало не мешкать, а завершить переговоры стремительной атакой еще до того, как в это дело на стороне Турции могли вмешаться Франция и Англия, — писал голландский посол в Константинополе барон Моллерус. — Он не оценил по достоинству благоприятные возможности, которые открывало перед ним отсутствие лорда Редклифа. Князю не объяснили, что турки, слабые и напуганные прибытием Меншикова, подчинились бы и более суровым требованиям, чем подписание конвенции. Однако в присутствии лорда Редклифа они могли действовать только согласно его указаниям».

Стратфорд привез с собой строго определенные инструкции британского кабинета. Он должен был предостеречь турок, сообщив, что их правительство находится в большой опасности. Существует серьезная угроза стабильности Оттоманской империи, что связано с несовершенством внутреннего управления страной и накопившимся недовольством ее союзников. Стратфорду надлежало убедить турецкие власти, что критическое положение требует от них высшей степени благоразумия и полного доверия к советам и рекомендациям британского посла, которые позволят этот кризис преодолеть и обеспечить мирную жизнь и независимость страны.

Далее в инструкциях сообщалось, что при возникновении непосредственной угрозы для турецкого правительства посол должен «отправить курьера на Мальту с приказом адмиралу привести флот в полную готовность, но не приближаться к Дарданеллам без последующих указаний от правительства ее величества». При подготовке этих распоряжений премьер-министр Дерби[72]

, по всей видимости, следовал совету Абердина: «Будьте крайне осторожны, давая инструкции Каннингу».

Такая формулировка преследовала цель избежать повторения ситуации, сложившейся в 1849 году, когда эскадра Паркера вошла в Проливы. Стратфорд получил полномочия лишь послать курьера к адмиралу, но и эти ограниченные возможности он сумел употребить в достаточной степени, чтобы успокоить турецкое правительство, которое находилось под сильнейшим давлением князя Меншикова, чьих приказов ожидали российский флот и стосорокатысячная армия.

Сразу по прибытии Стратфорд узнал о русских требованиях. В них, по его мнению, просматривались две разных зоны конфликта. Первая проблема касалась старых противоречий по поводу святых мест. Кто — православные или католики — имеют преимущественные права на гробницу Богородицы? Какой национальности должен быть привратник этой усыпальницы? Кто обладает привилегией чинить купол храма Гроба Господня?

Вторая, и более серьезная, проблема относилась к будущим обязательствам. Дадут ли России исключительное право защиты православных подданных султана? Должна ли Россия получить право предъявлять требования, относящиеся к православной церкви? «Кючук-Кайнарджийский договор, — писал Нессельроде, — предоставляет России полное право надзирать и выдвигать возражения. Это право было подтверждено и выражено с большей ясностью в Адрианопольском договоре 1829 года… Таким образом за нами уже восемьдесят лет закреплены те самые прерогативы, которые сейчас оспариваются». Именно эти права лорд Рассел признавал за Николаем, назвав их правами, «диктуемыми долгом и разрешенными условиями договора». Для турок же признание этого права означало, что в будущем верность султану двенадцати миллионов его православных подданных могла быть поставлена под сомнение.

Стратфорд посоветовал турецкому министру иностранных дел «открыть дверь для переговоров» по менее важным пунктам, но противостоять давлению по второй, более серьезной проблеме — протектората России в отношении православных Оттоманской империи. Это решение нужно затягивать, а при настойчивости Меншикова — ответить ему решительным отказом. Рифаат-паша спросил, окажет ли Британия в этом случае вооруженную помощь Порте, если таковая потребуется. Стратфорд воздержался от ответа на этот вопрос.

Одновременно Каннинг предложил свои услуги в качестве посредника между Меншиковым и французским послом де Лакуром — разве деликатный вопрос, относящийся к святым местам, не мог быть решен дружественно, как подобает джентльменам? Три джентльмена встретились и к немалому своему удивлению, а также удивлению и всех прочих довольно быстро достигли соглашения по поводу святынь. Турок уведомили о благоприятном исходе встречи, и 3 мая был подписан фирман, ознаменовавший окончание спора. Россия вернула себе привилегии на Святой земле, и Меншиков тепло поблагодарил лорда Стратфорда за содействие.