Крымские истории

Генерал Врангель, вступивший в командование войсками Юга России, изменить ничего уже не мог. Более того, как только он заявил о конечной цели своей борьбы – возрождении Великой, Единой и Неделимой России, сразу же прекратилась помощь стран Антанты, которым сильная и независимая Россия была не нужна.

И тогда перед Главнокомандующим встала самая главная в тех условиях задача – спасти войска и людей, которые поверили в него и уже до конца разделили с ним все превратности судьбы.

Я, слушая эту историю от очевидца тех событий, пребывал в полной прострации. Безусловно, я знал многое из этих событий, как военный профессионал, но с их живым свидетелем встретиться, конечно же, не ожидал и даже не мыслил об этом.

Вдруг она задумалась и мечтательно остановила свой взор на моём лице:

– А Вы любили в своей жизни? Нет, я не имею в виду то, что называют любовью большинство людей. Я говорю об ином, о высоком чувстве, а не просто о совместной жизни двух людей, привычной и будничной.

После короткой паузы продолжила:

– Я говорю о той любви-стремлении жить высоко и чисто, увлекать за своими искрами души избранника или избранницу на ту высоту, которая недостижима для остальных.

Не отводя от меня своих глаз, тихо, очень чистым и красивым голосом сказала:

– Я говорю о той любви, при которой две души – не существуют более раздельно, они сливаются в единое и неразрывное целое.

И не дожидаясь моего ответа на поставленный вопрос-утверждение, продолжила:

– Вы знаете, с первой минуты, с первого взгляда на него, я любила его именно так и всегда знала: это – судьба. Это единственное, на всю жизнь.

Горестно вздохнув, заключила:

– И если бы меня миновало это чувство, это состояние, я навсегда бы осталась несчастной.

Оживившись при этих словах, что несказанно красило её лицо, она как-то заговорщицки наклонилась ко мне, с чувством, словно и не было прожитых лет, прошептала:

– А знаете, как мы познакомились?

Отклонившись на спинку стула, даже как-то лукаво подмигнула мне:

– Я, юная гимназистка, накануне поступления в университет, в Храме, грешна – играясь, потеряла колечко. А оно было мне очень дорого, так как его подарила мне на шестнадцать лет моя бабушка, горячо любимая мною.

Улыбка воспоминаний и грёз озарила её лицо и она продолжила:

– Оно соскользнуло с пальца и куда-то закатилось. Самостоятельно найти его я не могла.

Как-то задорно и тихо, перейдя на шепот, словно ведая высокую личную тайну, поведала:

– И когда он, Алексей, впервые увидел моё лицо, и, наверное, по нему, по выражению предельной растерянности понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее – в стороне не остался, тут же подошёл ко мне, и, учтиво представившись: «Капитан Тихорецкий», – тут же спросил: «Чем я могу Вам служить, милая барышня?».

Глаза её при этом заблестели и она, помолодев на жизнь, продолжила:

– Я в растерянности и смущении ответила, что потеряла колечко, подарок бабушки.

Остановилась, справилась с волнением и уже молодо и задорно сказала:

– Не говоря более ни слова, он, опершись на шашку, низко наклонился, почти встав на колени, осмотрел пол в окружности полутора-двух метров от того места, где я стояла.

Милое лукавство выплеснулось из её глаз:

– И пропажа была найдена – кольцо провалилось в углубление, образовавшееся между выщербленными уголками напольной плитки.

Мечтательно посмотрев мне в глаза, вспомнила пережитое:

– Ах, как сияло при этом его лицо! Было ощущение, что он свершил какой-то грандиозный подвиг, так он был горд и счастлив от этого.

Притронулась к моей руке и засмеялась:

– И моя мама, увидев его лицо в эту минуту, так и сказала: «Виктория, это судьба. Так смотрят на женщин лишь те, кто их истово любит. Запомни это, я прожила долгую жизнь и не ошибаюсь в этом».

Старушка помолчала, даже мечтательно прикрыла свои глаза, а затем продолжила:

– Так и произошло. Уже в этот день, вечером, он уверял меня в своей великой любви и говорил, что вся его жизнь была предвосхищением, ожиданием такого счастья.

Затихнув на минуту, вновь вернулась к дорогим страницам памяти:

– К моему счастью, он не был штабным офицером. Они, к слову, даже у нас, гимназисток, вызывали чувство негодования и даже презрения.

Тут же, как-то отчуждённо и сурово, резко, что было ей не свойственно, проговорила:

– Даже мне, юной девушке, и то было видно, что во всех ресторанах Феодосии, а я полагаю – и всего Крыма, офицеров было намного больше, нежели на позициях.

С большой гордостью, словно она что-то могла изменить в моём отношении к неведомому мне капитану тех времен, продолжила свой, захвативший меня целиком, рассказ:

– Он же, при столь скромном чине капитана, к этому времени уже командовал батальоном.

После этих слов она, с каким-то сожалением и сочувствием посмотрев на меня и даже с отчётливым вызовом, сказала:

– Вы не знаете, что Пётр Николаевич Врангель издал к этому времени свой первый указ, – она так и сказала «указ» – и в нём говорилось, что в этой особой, братоубийственной войне, он отменяет награждения господ офицеров наградами, канувшей в лету империи и производство в очередные чины.