Витек за рулём тихо давился от смеха:
— Чувак… такое захочешь — не придумаешь! «Толстый лох!» Не, — ну что, в натуре, так и написано было? Ну уморил, бродяга!
Толстый тоже немного посмеялся за компанию. А потом с интересом спросил:
— Слышь, дядя? А что ты там плёл в кафе, что желтуха — это дар божий? Я что-то не вкурил до конца тему…
Витька громко щёлкнул пальцами:
— Да просто всё, Толстяк. Просто ты бухаешь, жрёшь всякую херню, пьёшь воду из-под крана с будуна, а тут в расцвете лет — динь — дилинь — звоночек с того света. Типа, стоять — бояться, мохнатый! И по печени тебя — хрясь! И вот ты уже водичку кипятить начинаешь.
На свининку опасливо поглядываешь. Да и с бухалом — сам же говорил — не то уже…
— Ну, в принципе, я согласен, — задумчиво ответил Володя. — Я ведь как с первого курса начал подливать шар, так и всю дорогу гасил как глухонемой. Но после желтухи попустился — это точно.
— А ты в каком году закончил нашу богадельню? — спросил Витька, включив омыватель стёкол.
Толстый недовольно посмотрел на плохо работающий дворник и пробурчал:
— В девяносто первом. Потом покорячился три месяца на заводе как бы инженером, и, после двух первых невыплат зарплат, дунул в Польшу за турецкими свитерами.
— А бухать в школе начал? Или в универе? Ты что-то там про ваш прикольный колхоз плёл, как вы там упивались в сиську. Расскажи — уж больно весело у тебя получается, чел!
— Виктор ободряюще глянул на друга, и заметил:
— И как мы с тобой в универе не встретились — ума не приложу!
Володя расслабился, и откинувшись на спинку сидения, артистически поклонился. Затем устроился поудобнее и приступил:
— Только ты главное на дорогу смотри. А то будет нам колхоз… С чего же там у меня всё начиналось?