Крымский Джокер

Уверен я лишь только в том, что все наши чувства были искренни, хотя и не продолжительны. Иначе на хера оно вообще всё было нужно? Потыкать хуем в живого человека, как говорил знакомый студент-медик? Это было не для меня. Неинтересно. Неинтеллигентно. Не в кайф, одним словом…

И особо циничным наши отношения к чудным непонятным особям женского пола тоже назвать трудно. Вернее, цинизм как бы сквозил в выражениях и обменах мнениями по поводу и без. Типа: «…классный станок у козы из двести восемнадцатой. Так бы засадил ей под хвост по самые абрикосы!»

Но когда дело доходило до дела (хм…), наутро мало кто хвастался и вдавался в подробности своих ночных половых приключений. По вышеупомянутой причине недолгой искренности чувств. Неважно, что смутный объект желаний чаще всего по трезвяне превращался в сильнокурящую невзрачную девицу с щуплыми формами (попадались иногда такие страшные лошади — бр-р-р!).

Главное, что был момент откровения. И никаких утренних подъёбок и насмешек товарищей в случае пьяного просчёта художника. Ну, может, только лёгкий укор: «Толстый, ну ты, блин, даёшь…У неё же ноги волосатые как у Кикабидзе!»

Одним словом, женскую красоту искали повсюду — в грузных и замужних пятикурсницах, прошедших страшно говорить что; в залётных студентках мединститута, слывших за сладких опытных развратниц; в расхипаченных и обкуренных до одури девицах на тусовках… И находили… И трахали весь этот винегрет, выжимая из него соки вдохновения. И окружали атмосферой таинственной планеты захарканный умывальник. И осторожно отпихивали подальше под кровать свои неинтеллигентные носки и трусы, нашёптывая на ушко расслабленного создания какую-нибудь милую басню. И аккуратно с утра дышали в сторону от спящей рядом подруги, стараясь, чтоб её ноздрей не достигал запах помойки, исторгающийся из собственного похмельного рта. А сколько надо было виртуозности и изящества, чтоб спариваться в комнате милой, где сопят ещё три совершенно незнакомые подруги! Да и ни хера они не спали в большинстве случаев…

И всё это варево бурлило, дышало, шумело…Спаривалось и расходилось…Уходило в армию… Выезжало навсегда домой целыми комнатами после трудного экзамена. Бухало, блевало, похмелялось…. Недоедало и обкуривалось. Училось ночи напролёт, чтоб утром получить твёрдое «два» и упиться навсегда!

Общежитие номер два. Матфак. Советский Союз».

* * *

…Закончив свой долгий рассказ, расчувствовавшийся из-за собственных воспоминаний Толстый приоткрыл боковое окно и закурил. Витька, понимая взволнованное состояние друга, некоторое время не произносил ни слова. Только шум мотора и свист ветра в приоткрытом окне были слышны в салоне машины.