Крымский щит

Ядро «диверсионной» группы составляли пять человек: признанный лидер её и командир Сергей с труднопроизносимой на русский язык фамилией Хачариди, которую переиначили в отряде на Христаради. Причем не столько в шутку даже, сколько для простоты обращения, его «оруженосец» Володя, парочка непримиримых друзей Арсен Малахов и Давид Делиев и Ваня Заикин. В сегодняшней акции к ним прикрепили белобрысого Яшу Цапфера, Вальку Кравца и хронически мрачного Шурале Сабаева.

В стереоскопическом круге сошедшихся линз Эски-Меджит выныривал из ночной мглы редкими освещёнными островками. В них, подкрашенные желтизной электричества, возникали картинки ночного умиротворения: куда-то пробежала через майдан, трусливо поджав хвост, бродячая собака; на половицы террасы упал оранжевый прямоугольник света, и на пороге комендатуры возникла сутулая, поперек себя шире фигура в одних галифе и исподней сорочке, прошествовала вперевалку к резным перилам за известной надобностью…

Длинная тень часового у просевшей, будто обрюзгшей от старости, башни перекочевала справа налево…

И, наконец, в поле зрения Беседина возник, словно восставший над чёрным омутом ночи, гранёный обелиск минарета с круговым балкончиком для муэдзина. Старая мечеть[31]

, которая собственно и дала название посёлку и которую, как ни странно, вовсе не безбожная советская власть, а новая, «освободителей мусульманства», приспособила под «культурное заведение», высилась на пригорке, будто переглядываясь с руинами древней, неизвестно чьей, хотя и с поздним тюркским названием крепости, что ютилась на крутых склонах горы напротив.

Небольшую, мощённую булыжником, площадку перед мечетью, где правоверные обычно оставляли свою обувь, заслоняли от командира чёрные, частично посеребрённые снегом кроны древних тутовников.

— Что-то они долго возятся, — проворчал Фёдор Фёдорович, отняв от глаз бинокль. — Сколько уже?

— П’ятнадцять хвылын, як крутити почали… — не глядя на часы, отозвался Руденко. — Якщо тчого не трапилося, звичайно.

— Что ж наши тоже посмотреть напросились? — буркнул командир. — Чего не начинают-то?

И будто в ответ на его вопрос, кроны тутовников перед мечетью вдруг прорезали золотые блики огненной вспышки, громыхнуло раз, другой…

Немецкую гранату с длинной деревянной ручкой Арсений метнул прямо под ноги часовому, что крутился возле высоких дверей, завистливо заглядывая в узкую щель между резными створками в облупленной зеленой краске.

Оттуда, из щели, раздавались скрип стульев, табуретов и лавок, гомон и отдельные восклицания зрителей. Время от времени, перекрывая общий шум, прорывались в ночь звуки бравурного марша, свист и грохот авиабомб, торжествующий голос диктора провозглашал: «Den Siegeseintritt der SS Waffen…»[32]

Должно быть, до демонстрации собственно фильма, про который, оценив афишу на глинобитной стене, осетин Далиев лаконично заметил: «Вах, какая!», дело ещё не дошло, а Арсений молча попытался содрать томную блондинку с волнистой асимметричной прической: «Коmm zu mir, meine Liebe!»[33] на память, да она, зараза, расползлась в пальцах — намокла.

Крутили киножурнал фронтовой хроники. «Weltspiegel»[34]

— судя по готической надписи на борту «передвижки», — небольшого фанерного фургона, размалёванного то ли наспех, то ли безо всяких таланта и умения, рекламными уродцами киногероев и плагиаторш Марлен Дитрих.

Зрелище успехов «Totenkopf»[35], надо полагать, было не таким уж и захватывающим для непосредственных участников других жизненных хроник, которым недавно ещё довелось месить грязь отступления отнюдь не под оптимистические песнопения, а под рёв советской дальнобойной артиллерии с Таманского берега. Поэтому, заставляя испуганно шарахнуться часового, из дверей то и дело выходили перекурить то какой-нибудь унтер-офицер в наброшенном на плечи кителе — в духоте «клуба» было жарко, как в прачечной, — то солдаты в распахнутых шинелях поверх тёплого белья, и тогда часовой бросался к ним с расспросами…

«Старших офицеров что-то не видно», — отметил Сергей.

— Погоди, когда кто-нибудь выйдет, — прошептал он на ухо Арсению, притаившемуся в тени изгороди. — Чтобы побольше осколками накрыло, а не досками от двери…

— Как только рванёт… — обернулся Хачариди к остальным, — …вы вокруг мечети. Вы справа, вы слева… — кивнул он поочередно друзьям-соперникам Далиеву и Малахову. — Прижимайтесь к стенам и палите короткими очередями, но часто. Вроде как нас тут до хрена и больше. И орите как резаные… — добавил он.

— А что орать-то, дядь Сергей? — сглотнув горлом, спросил Яшка.

Как всегда, перед самой дракой командирский пафос его куда-то улетучился, уступая место готовности быть № 2, а то и З—4… в общем, обыкновенным мальчишкой… — перед таким безоговорочным авторитетом, как дядя Сережа Хачариди.

— Что хочешь, то и ори, только по-русски, — бесшумно отстёгивая сошки пулемёта, добродушно проворчал Серёга. — За Родину, за Сталина и мать его так…

— Чью? — рассеянно переспросил Цапфер, нервно стискивая цевьё ледяными пальцами.

— Гитлера, разумеется.

— А-а…