Крымский узел

Несомненно, для России тема Крыма еще долго останется болезненной, точнее — она символ национальной боли. Утрачено за годы распада несравненно больше, но только тут присутствует ощущение, что утрачено что-то свое. Те, кто уходит сам, — не свои (вроде чеченцев), их и не особенно жалко, а вот то, что когда-то отдано добровольно, будет бередить еще очень и очень долго (вспомним Аляску). Вокруг этого будет сказано еще очень много патетических и красивых слов, но ситуация вряд ли выйдет за рамки политических деклараций.

Российских политиков волнует не столько то, что Крым не принадлежит России, сколько то, что он принадлежит Украине. Крым сам по себе (несмотря на все ностальгические чувства) для них малоценен, он важен как фактор влияния на ситуацию в СНГ, на украинскую покладистость. С другой стороны, очевидно, что Россия сама находится перед угрозой глобальной дезинтеграции. По-видимому, 21 век пройдет для Москвы под знаком борьбы (и совсем не обязательно успешной) с собственным сепаратизмом. Распад Украины, который неизбежно будет спровоцирован активной поддержкой крымского ирредентизма, в этих условиях выглядит, мягко говоря, невыгодным для России, которой было бы предпочтительнее иметь послушную, не очень сильную, но стабильную соседку. Со всей откровенностью об этом в разной форме заявило уже большинство представителей национал-патриотических сил от Зюганова до Жириновского. Крымскую карту, заметьте, разыгрывают мэр Москвы Юрий Лужков, который по существу является самым могущественным удельным властителем в России и красноярский губернатор Александр Лебедь — один из самых перспективных регионалистских (если не сепаратистских) лидеров будущего.

Представляется вполне вероятным, что и пророссийские настроения крымчан со временем ослабнут. Это не значит, что они перестанут болезненно воспринимать наступления на статус русского языка и культуры, которое будет с неизбежностью осуществлять украинский центр, и бороться против этого. Однако, одно дело — борьба за свои права и другое — проявления политического ирредентизма — они далеко не тождественны. Наблюдатели слишком часто принимали интересы защиты культурной среды русскоязычного населения Крыма за требования реинтеграции полуострова с Россией. В действительности «русский» и «российский» векторы в крымском автономизме не совпадают. Это показала, собственно, вся 10-летняя история этого феномена. То, что сила стремления «назад в Россию» была сильно преувеличена, продемонстрировал весь опыт правления Ю. Мешкова, после которого уже не так-то просто будет увлечь людей лозунгом «воссоединения». По мере того, как в обществе будет снижаться удельный вес людей, помнящих 1954 год и выросших при СССР, крымский автономизм все менее будет носить «пророссийский» характер и, очевидно, все более будет обретать собственные корни, самостоятельное содержание.

Скорее всего, в 21 веке на успех сможет рассчитывать политик, который сможет снова заявить о себе: «я настроен не пророссийски или проукраински, а — прокрымски».

Вот что касается этого «прокрымского» автономизма, то перспективы его в 21 веке представляются достаточно обнадеживающими. Стремление Крыма к автономии, региональной самостоятельности полностью находятся как в русле дезинтеграционных тенденций в Евразии, так и децентрализаторских тенденций в Европе. К сожалению, те, кто с упоением рассуждает о европейской интеграции как о процессе создания новой «империи», видят только одну сторону медали. Другая ее сторона — это децентрализация национальных государств. Весь процесс в целом представляет собой выражение кризиса национального государства как модели организации современного общества. Европейское объединение предполагает и подразумевает регионализацию на уровне национальных государств и не случайно Шотландия или Албания обретают плоть и кровь одновременно с ростом общеевропейского единства.

Будет ли Украина двигаться к большей интеграции в Европу или интегрироваться в рамках СНГ, она обречена развиваться в рамках одной парадигмы — возрастающей регионализации и децентрализации (это очевидно уже сейчас: наибольшее давление извне по поводу утверждения крымской Конституции Украина испытывала даже не со стороны определенных политических кругов России, а со стороны Европейского Сообщества). Со временем, возможно, инициативу у Крыма перехватят Донбасс и Новороссия… Здесь важно одно: регионализм — не детская болезнь Украины, а перспективная тенденция, что, конечно, не исключает вариантов «жесткой» политики Киева по отношению к регионам.

Никакая культурная украинизация, если даже предположить ее успешность, не изменит этой тенденции, поскольку регионализация Украины осуществляется не столько на этническом, сколько на географическом уровне. Этнический элемент в этом процессе имеет, конечно, значение, но отнюдь не определяющее. Большую роль здесь играет ощущение культурной дистанции между западом страны и востоком, а также территориально-производственные особенности регионов (в том числе интересы региональных элит).