Идти по темному городу, где фонари горели только на перекрестках, было довольно боязно. Мы молчали — наверное, просто говорить было не о чем. На поясе у меня висел кинжал, а новая дубинка то и дело стучала по стенам, предупреждая ночных грабителей, что не стоит связываться с вооруженным Джимом ди Гризом. Наконец мы подошли к складу; на стук моей спутницы кто-то невидимый открыл дверь и впустил нас. В ноздри ударил сладковатый запах фруктов. В освещенном углу сидел в кресле седой старик с бородой, прикрывавшей чудовищных размеров пузо, которое уютно устроилось на ляжках. Один глаз старика скрывался под повязкой, второй — крошечный как бусинка — пытливо смотрел на меня.
— Это тот самый парень, — сказала ему Бибз.
— Он говорит на эсперанто?
— Не хуже любого местного, — буркнул я.
— Давай деньги, — он протянул пятерню.
— Чтоб ты ушел без него? Ну уж нет. Отвезешь Пловечи — получишь деньги.
— Дай хотя бы взглянуть на них, — глаза-бусинки снова уставились на меня, и я понял, что Пловечи — это я.
Зачерпнув пригоршню монет из сумки, я показал их Грбондже. Старик одобрительно хмыкнул. Сзади потянуло сквозняком, и я резко обернулся. Дверь закрылась. Бибз ушла.
— Можешь спать здесь, — Грбонджа показал на груду мешков у стены. — Утром погрузимся — и в путь.
Он ушел, забрав с собой лампу. Я постоял в темноте, глядя на дверь, потом уселся на мешки, прислонясь к стене и положив дубинку на колени. Делать было нечего, и я задумался о том, о сем, пытаясь разобраться в сумятице чувств и желаний. Наверное, слишком глубоко задумался — когда проснулся, в дверной проем хлынул солнечный свет. Снаружи шумел окутанный утренним туманом океан. У берега покачивался парусник, по сходням спускался Грбонджа.
— А ну-ка, Пловечи, пособи моим парням, — велел он мне.
Вслед за ним на склад ввалилась орава матросов. Таскать тяжелые мешки — работа, прямо скажем, утомительная и нудная. Я быстро умаялся, а еще раньше вспотел. От едкого запаха фруктов слезились глаза, щекотало в носу. А матросы работали, как ни в чем не бывало, с шуточками да прибауточками — должно быть, привыкли. Наконец мы до отказа набили трюм и улеглись в тени вокруг бадьи со слабым пивом. Мне удалось опередить кого-то, схватить грязный деревянный ковш на цепочке; я наполнил его и мигом опорожнил. Потом повторил эту приятную процедуру. Вскоре подошел Грбонджа и велел собираться. Моряки убрали сходни, отвязали швартовы и стали поднимать парус. Я старался не мешать им — стоял у борта, играя дубинкой. В конце концов Грбонджа осерчал и велел мне убираться в каюту. Но не успел я отворить дверь, а он — тут как тут.
— Ну, теперь давай деньги, — потребовал старик.
— Не спеши, дедуля. Заплачу, сходя на берег, как договаривались.
— Только не на глазах у моих ребят. Ни к чему им видеть это.
— Не бойся. Сделаем так: ты будешь стоять у трапа, а я натолкнусь на тебя, будто ненароком, и незаметно суну кошелек тебе за пояс. И все, хватит об этом. Лучше расскажи, что ждет меня на острове.
— Беда! — взвыл он, дергая себя за бороду. — Эх, Пловечи, зря я с тобой связался. Ведь тебя непременно поймают и шлепнут, а заодно и меня.
— Ну-ну, успокойся. Послушай-ка музыку, — я позвенел деньгами. — Она сулит заслуженный отдых, домик с садом, каждый день — бочку пива и гору свиных отбивных. Разве не стоит рискнуть ради этого?
Звон подействовал на Грбонджу успокаивающе, а когда я протянул ему пригоршню монет, он и вовсе развеселился.
— Задаток в знак нашей дружбы, — сказал я. — А сейчас расскажи об острове поподробнее. Чем больше я буду знать о нем, тем больше шансов, что не попадусь. А это в твоих интересах.
— Да я о нем почти ничего не знаю. Ну, причалы там, склады. За складами рынок. Дальше — высокая стена. За нее нас не пускают.
— А есть в стене ворота?
— Ага, есть. Но возле них стража.
— А рынок большой?
— Громадный. Как-никак, центр торговли целой страны.
— Ладно, спасибо и на этом.