Крыса из нержавеющей стали. Том 2

— Ваша честь, у вас имеются бумаги, удостоверяющие вашу личность? — спросил маленький и более подобострастный.

Я облил его презрением с ног до головы в застывшей настороженной тишине, дожидаясь, пока его не бросило в холодный пот, а потом заговорил:

— Разумеется, у меня есть документы, — я отвернулся и ступил на бордюр, ожидая машину. Все должно было получиться. Голос шпика завибрировал позади меня:

— Будьте так добры и покажите их мне.

Машина была близко, но недостаточно. Я повернулся к полицейскому и стал сверлить его взглядом василиска.

— Как тебя зовут? — зарычал я.

— Виладельмас Пиджол, ваша честь…

— Я скажу тебе, Пиджол, только одно. Я никогда не разговариваю с полицейскими на улицах. А также не предъявляю им документов.

Он повернулся, чтобы уйти, но его толстый товарищ был пожестче, либо глупее, короче, настоящий службист, и он сказал мне:

— Вы бы оказали нам честь, позволив сопроводить вас к нашему комиссару полиции, ваше превосходительство. Он был бы просто счастлив приветствовать вас в нашем городе.

Надо было быстро думать. Эта сцена длилась уже достаточно долго и могла в конце концов привлечь постороннее внимание. Было невозможно удрать на машине: они могли записать номер и потом быстро вычислить нас.

Посему мне пришлось быстренько придумать алан, и тут подъехала машина.

— Вы были так добры, сделав нам это предложение, — я улыбнулся, и они сразу расслабились и стали улыбаться как раньше, с некоторой долей облегчения. — Я здесь чужой, и поэтому вам придется показать нам дорогу. Садитесь в мою роскошную машину и подскажите направление моему водителю.

— Спасибо вам! Спасибо вам!

Когда мы взбирались в машину, они улыбались, я думаю, что если бы я им позволил, они поцеловали бы мне руку. Боливар надавил кнопку, и сиденья приняли нужное положение. Шпики развалились на мягких сиденьях. Машина мягко тронулась.

— Проинструктируйте моего шофера, — сказал я и повернулся к Ангелине. — Эти два добрых полицейских согласились сопровождать нас к комиссару полиции, который пожелал увидеть нас.

— Очаровательно, восхитительно, — произнесла она, приподымая брови.

— Сначала прямо вперед, потом направо и третий поворот, — сказал Пиджол.

— Как приятно быть среди друзей, — улыбаясь, отметил я, и они довольные, окончательно расслабились. — Или, как сказал один великий поэт… Я произнес фразу, которую смог бы перевести каждый студент-первокурсник, изучающий эсперанто. Она значила: «Когда я сосчитаю до трех, ты положи своего друга поспать, а я займусь своим».

— Я не силен в поэзии, ваше превосходительство, — ответил Пиджол.

— Я научу вас прямо сейчас. Это так же легко, как сосчитать один, два, три…

Я наклонился над Пиджолом и схватил его за глотку, у него вывалились глаза из орбит, он задохнулся, чуть-чуть потрепыхался и затих. Ангелина, больше всего на свете не любившая полицию, была более драматична. Она острым каблуком заехала толстяку в живот. Когда он согнулся, треснула его по затылку, и он обмяк у ее ног.

— Отлично сработано, мам и пап, — сказал Боливар, глядя в обзорное зеркало. — На улице ни души. Я как раз приближаюсь к третьему повороту.

— Хорошо. Рули к берегу, а мы обдумаем, что делать дальше с этими шпиками.

— Им стоит перерезать глотки, связать их проволокой и утопить, — очаровательно улыбаясь, предложила Ангелина.

— Нет, дорогая, — ответил я, беря ее за руку, — ты же изменилась, разве ты не помнишь? Больше никаких увечий или убийств…

— Это не относится к полиции!

— Да, дорогая, и к полиции тоже, — она села поудобнее, бормоча грязные ругательства, а я пытался ее успокоить. — Мы их не убьем, но нам придется лишить их памяти. Наркотик, как тебе известно, отшибает память о событиях, происшедших в последние 24 часа до инъекции.

— Стрихнин было бы лучше и быстрее.

— Да, дорогая, но он действует навсегда.

— Посмотри, пап, дорога разветвляется, — сказал Боливар, — одна ведет к зарослям.

— Отлично. Поезжай туда, а я сделаю им уколы.

Ангелина постаралась убрать синяки с физиономий копов. Я вынул аптечку и привел себя в порядок. Боливар обнаружил следы шин на грунтовой дороге между деревьями и поехал по ним. Затем мы расстелили спальные мешки под густым кустарником и запихнули в них полицейских. Потом вернулись к ресторану, где ждал нас Джеймс. Он уселся на переднее сиденье.

— Прокатились? — спросил он.

— Избавлялись от слишком назойливых полицейских, — сказал я. — Что с Джорджем?

— Я следовал за ним, он прошел в бар с приятелями, которым рассказывал, что всю ночь сопровождал труппу туристов и теперь отправляется отдохнуть.

— Ты запомнил дом?

— Конечно, пап. Мне кажется, что ты захочешь нарушить его сон. Я покажу тебе дорогу.

К Джорджу я пошел один, открыв замок пальцами. Я еще в детстве научился проделывать такие штуки. — Ты настоящий профессионал, Джим, — сказал я сам себе, пробираясь по темной комнате. Гордость за себя предшествует провалу. Либо у Джорджа были уши, как у кота, либо он очень чутко спал, либо возле входа была вмонтирована сигнализация. Все это уже не имело никакого значения. Важен был результат.