Крыша мира

– Это невозможно, – проговорил Игнат. – Мы чуть не погибли, едва высунув голову на поверхность. А там – вершина! Запретная гора – это температура ниже ста градусов, метели под двести километров в час, радиация, ядовитые испарения. Мутанты, наконец!

– Что скажешь, Змей? – прищурился Новичок.

Поймав полный ужаса взгляд Таны, Змей произнес:

– А нечего мне сказать. Один я не дойду, а рисковать кем-то еще было бы подло. Ведь все мои предположения эфемерны, как мой призрачный мир. – Он закрыл глаза, помолчал. Снова открыл глаза, покачал головой. – Я не знаю, что делать. Просто не знаю.

* * *

Заснуть он так и не смог. Просто лежал, глядя в неровный потолок маленькой комнаты. Бессонница – еще один побочный эффект нейтринного удара. Тана лежала рядом, уткнувшись в плечо Змея, поглаживая его руку, плотно увитую цветной татуировкой.

После бегства с Месива и откровений в грязной забегаловке расходились по одному. Ни к какому решению они так и не пришли, оставшись каждый с ощущением недосказанности и предчувствием надвигающейся беды. Игнат возвращался в казармы, Новичок – в противоположный лагерь, зная, что при встрече в иных обстоятельствах каждый из них, не дрогнув, прикончит другого. Таковы правила игры в этом подземном Вавилоне.

Змей уходил куда глаза глядят, несмотря на попытки Крэка утащить его в свое омерзительное убежище. Тогда Тана и пришла к нему на выручку, сказав, что Змей обещал проводить ее до жилища. Крэк тогда отстал, а Змей вдруг обнаружил себя в ее постели, дышащим тяжело и часто, со знакомым сладким послевкусием. Но ни хрена не помнящим. От слова вообще.

Это было самое тупое «выпадение» из всех, какие можно придумать. Он парил в своих призрачных небесах, когда его, оставшееся без хозяина, тело ощущало тепло самой реальной и самой желанной девчонки, какую только могло нарисовать его убогое воображение.

– Скажи… Сейчас – ты был со мной? – спросила вдруг Тана. – Или летал где-то там, в своем призрачном мире?

Змей посмотрел на Тану. Ей-богу, женщину невозможно обмануть – если только она сама не хочет обмана. К счастью, чаще всего так и бывает.

Можно было соврать. Или ляпнуть какую-нибудь пошлость. Он всегда отвечал какой-нибудь глупой мерзостью наивным девчонкам, которые думали, что у них с ним что-то большее, чем просто секс. Всего несколько дней назад случайная связь даже не отпечаталась бы у него в памяти. Еще одна официантка, еще одна стриптизерша. У неприкасаемого не может быть длительных связей. Сейчас же все было по-другому. Как-то ярко, свежо. Будто он впервые был с женщиной. Может, это еще одно побочное действие шаманского обряда? В таком случае одно это уже тянет на Нобелевскую премию. Жаль только, Нобелевский комитет давно обратился в пепел, куда ему, впрочем, и дорога…

Вслух же ответил:

– А как бы тебе хотелось?

Не открывая глаз, Тана пожала плечами:

– Мало ли как бы мне хотелось. Кто спрашивает девочек из стрип-куба? Мы просто радуем глаз, за это нам платят.

– А что, если все изменится? – тихо спросил Змей. – Ты перестанешь быть девочкой из стрип-куба, я – неприкасаемым? Может все быть иначе?

– Ты просто дразнишь меня. – Тана оттолкнула его плечо, отвернулась, сжавшись калачиком под мятой простыней.

Змей рассмеялся. Тана обиженно поглядела в его сторону и снова отвернулась. Он сказал:

– Прости. Просто стандартный вопрос рождает стандартные ответы. А стандартные ответы – стандартные обиды. Но ведь ты – совсем про другое. Это другое невозможно в том мире, которому осталось совсем немного.

– Опять ты про свое, – устало проговорила девушка. – «Карфаген должен быть разрушен» и все такое. А я просто баба, мне нужны простые вещи. Ты не подумай – я ничего от тебя не жду.

– А что тогда?

– Мог бы хотя бы соврать что-нибудь! Сухарь…

Лучше всего было бы сказать ей прямо: он не может соврать. Чисто физически не может – это еще одна удивительная «побочка» эксперимента. Помимо всего прочего, это делает невозможной для него работу посредника. Посредник – природный лжец и манипулятор. Если он и понял про себя что-то новое, так то, что ощущал теперь отвращение к себе тому, прежнему. Он перестал быть посредником.

Он стал видящим.

И теперь единственное, чем он мог ответить девушке, с которой начал опасно сближаться, – просто уйти. Тихо и не прощаясь.

Глава шестая

Жертва

Идти было некуда. Центральный сектор становился для него опасен, по крайней мере его средние уровни. Возвращаться в приютивший его некогда Западный сектор тоже нельзя: он не выполнил поручение больших и опасных людей, не уладил конфликт, не наладил связи. Беспредельщик Новичок в результате получил не причитавшиеся ему преференции на чужой территории, за чем неизбежно, как костяшки домино, посыплются тяжелые последствия. Для самого посредника это как минимум лишение авторитета и статуса. Как максимум – смертный приговор.