Крысиная башня

— Нет… Я ж сказал — не знаю. Точно не знаю. Да, собственно, и не стремлюсь знать. Я вообще как-то, для смеха, еще когда мотался в постоянные командировки, ну, когда первый свой бизнес поднимал, так ей и сказал: «Без меня — все что угодно. Но чтобы я ничего не знал!» — в шутку, конечно… Но в каждой шутке есть только доля шутки. Короче, для меня телесная измена никогда не была определяющим фактором. Ну я там трахнул кого… Ну, она, предположим, переспала бы с кем… Дело житейское, как говорил Карлсон с крыши.

Он усмехнулся. Снова взял ополовиненную бутылку водки.

— Ты закусывай, брателло.

— Закусываю… Мало ли… Встретила, скажем, ну таааакого самца… И не устояла. Я б наплевал и забыл — даже если бы знал точно…

— Ну ты, Олежа, широких взглядов, я погляжу… — с деланным недоумением потянулся Толик, — Как так? А кровь пустить? Обеим? Чисто чтоб неповадно было?? Я б…

— Да ладно. Утухни. Это все теоретические изыскания. Нет у меня такой точной информации. А самое главное — не в этом. Самое главное, что она в душе изменила. Но даже и это было бы по…ю, — он, волнуясь, стал ходить по кухне, и стал вставлять мат за матом в речь, — Даже измена была бы пох…, даже любви измена, — я бы и это понял. Ну, была любовь — потом кончилась. Бывает, да. Меня подрубило, КАК это все произошло. Подрубило то, что вскрылось, что и любви-то с ее стороны никакой и не было, было лишь благосклонное принимание любви с моей стороны.

— Ну а я о чем?? Я ж говорю — вознес ее на пьедестал, а теперь жалуешься!

— Я не жалуюсь, я объясняю. Не знаю, зачем я это тебе рассказываю… У тебя ведь все просто, как в индийских фильмах, — изменила, трахнулась, — убить поганку, потом красиво страдать, ага? Или не страдать. А если изменила в душе; даже не изменила, а вылезло то, что и любви-то них… не было никогда, был один сплошной расчет и удобство, — это ж на киноэкране показать затруднительно, шекспировских страстей нету…

— Ты опять на меня сбиваешься. Чо ты меня-то лечишь? Ты про себя говори!

— Да. Пардон. Так вот. Ты ж знаешь. У меня к семье отношение было всегда трепетное. И к ней. Я ж на полном серьезе считал, — и всем, дурак, говорил, — что у меня идеальная жена! А что? Умница, хозяйственная, за собой следит, — ты ж знаешь, я не переношу опустившихся жирных теток, — и вообще… А то, что за двадцать лет семейной жизни она мне всего три или четыре раза сказала «люблю», и то каждый раз с моего толкача, с уговоров — уж очень хотелось услышать от любимого человека…

— Так не любила, значит? Так ведь и не обманывала, выходит! — перебил Толик.

— Не в этом дело. Я ведь все время знал это. И сознательно на это шел. Даже когда ее замуж звал. Она типа «Я не уверена, что люблю тебя…» и прочий бабский вздор. Но я ведь чел прямой — я ей так и сказал тогда, типа, это фигня — я тебя любить буду, и в семье этого будет хватать… Мудак был. Как есть мудак!

Он перестал расхаживать по кухне и пару раз сильно, с исказившимся лицом, стукнул себя кулаком по голове.

— Не похоже на тебя… — вставил Толик.

— Да. Сглупил. Я и Серегу сейчас так учу — будешь жениться, — бери девку, чтоб ОНА тебя любила, а не ты ее… Во всяком случае, чтоб она БОЛЬШЕ ТЕБЯ любила, чем ты ее. Так надежнее. Поскольку мужик существо практичное; и если жена его любит, и во всем остальном его устраивает, — а секс тут не главное, — то он и так из семьи не уйдет. А женщина существо эмоциональное. Просчитывать ситуацию на дальние перспективы малоприспособленное! Да вообще не способна женщина к анализу, если она не какая-нибудь Мадлен Олбрайт, Ангела Меркель или Мария Складовская-Кюри, то есть если она не мужик в юбке! Женщина «мыслит» не мозгами, а инстинктами. Древними, бл…, пещерными, самочными! От этих инстинктов, на которых вся ее соображалка и замешана, и идет это вот представление о «женской логике» да о «женской интуиции», которые суть есть просто пещерные инстинкты, сглаженные цивилизацией и загаженные мифами и комплексами из всяких «Дом-2» да мыльных сериалов! А думать они неприспособлены!

— И я ведь о том же! — Толик явно наслаждался «беседой», вернее, монологом старшего брата, и, подражая кому-то, пропел:

— «О, женщины-ы-ы,

Лисы, гиены-ы

Которым

Доверились Львы!..»

— Не отвлекайся, брателло; давай, обматери их многоэтажно, — и переходи снова ближе к предмету обсуждения!

— Вот — успокоившись, продолжил Олег, — так и у нас произошло. Пока я душу на части рвал ради семьи, — а ты помнишь, каково это было, в начале девяностых-то, с нуля подниматься! — когда я спать не мог из-за тревоги за будущее семьи, — ты ж помнишь, мы приехали сюда, считай, в чисто поле, — в голую, пустую, ободранную квартиру в военном городке в часе езды от Мувска, в квартиру, которую Ленкин батя не сдал государству только потому, что там Ленкина сестра доучивалась, а так все было готово — доучилась бы, — и аля-улю на Урал, к бате с мачехой, она ж пискнуть поперек тогда боялась!..

— Не отвлекайся! — опять предостерег Толик.

— Осталась ее сестра с нами… Я с нуля, без связей, без знакомых, раскрутил бизнес… Чего это стоило! Да что говорить, — ты ж сам участвовал!