Крысиные гонки

— Ага — Вовчик сразу наряд вне очереди впаяет; он щас в запале, ему вникать некогда!

— Ну и не возникай тогда!

— Сама не возникай! Что куришь — всё маме скажу!

— Ну и говори.

— Ну и скажу.

БАНДИТСКИЙ БЫТ

Деревня Озерье.

— Он залез в автозакУ речного вокза-а-алаВетер сильно подул,Вздыбил водную гла-адь,Зашумела листва,

Встрепенулась природаИ услышал тот вор:Ты идешь на расстрел!Со своей же братво-ойВ дальний край Ма-га-дана!..

Парень старался, подвывая блатные куплеты; отбивая ритм тремя аккордами на старой, ещё с переводными облупившимися ликами «красавиц» на корпусе, гитаре.

Казарма «дружины имени Че Гевары», прежнее девичье общежитие «коммуны», теперь больше напоминала что-то среднее между бандитским кильдюмом времён НЭПа; явкой анархистской ячейки каких-нибудь итальянских «Красных бригад» времён 90-х; и пионерлагерем времён заката социализма, но без вожатого.

Однако опытный глаз сразу бы отметил, что это «богатство ассоциаций» всё же ещё больше склоняется к старому, веками и поколениями проверенному правилу: любая общность молодых, относительно здоровых мужчин или парней; да даже и детей; не разбавленная облагораживающим влиянием прекрасного пола, мудростью старшего поколения, или высшей силой идеи; и не взнузданная жёсткой дисциплиной; обязательно склоняется к такой форме самоорганизации, как «стая» — она же «зоновская иерархия», армейская дедовщина или корпоративное бюрократическое «старшинство».

«Стая» волчья, собачья или человечья, — это неважно; главное, что распределение обязанностей и доступ к любым благам достигается по самому простому критерию — критерию силы.

Выносить парашу, подметать пол в помещении, мыть посуду, чистить снег во дворе и «на плацу», таскать и рубить дрова, топить печь — всё это, в принципе, можно было бы решать очерёдностью, графиком, — но при отсутствии навыков и желания к цивилизованной организации, решалось так, как такие (или подобные) вопросы решались ещё древними волосатыми предками человека, только-только поднявшимися с четверенек, но ещё не оставившими привычку ловить в шерсти и поедать блох: а именно силой принуждения.

Всё просто: кто силён, кто способен принудить более слабого к исполнению более или менее неприятных обязанностей — будь то собирание в ящик разбросанных игрушек в группе детского сада; или наряд на дрова, — тот и «главный».

Когда так не хочется вылезать из-под одеяла в вонючую прохладу казармы и идти топить печь «по-очереди»; проще рыкнуть, перемежая слова бессмысленной убогой матершиной:

— Еее, дух! Дух!! Толстый, нах! Уп. здовал ща за дровами! — видишь, печь потухла, нах?? Бысстра, уёб. ще!!

И «Толстый» понуро одевается, стараясь не глядеть в сторону печки, где на стене приколот график дежурств, по которому совсем не его очередь — чтобы не вызвать ещё большего взрыва ругательств, а то и схлопотать по шее…

Собственно, «дедовали» по-армейски, или «держали шишку» по блатному в банде, в которую окончательно уже превратилась бывшая озерская «дружина территориальной обороны», отнюдь не самые физически здоровые — но самые наглые и отвязные: Дени-Волк, Лещь, Швец; ну и, конечно, сам Харон, Витька Хронов, сейчас находившийся «в командировке».

Мишка Лещинский был в этой компании самым щуплым, если не сказать дохлым; за своё доходнОе телосложение и нелюбовь к спорту он подвергался насмешкам и обидам ещё в школе; очень по этому поводу переживал; но сделать ничего тогда не мог.

Теперь же он, будучи по натуре хитрым и наблюдательным, попав в новую среду, где его раньше никто не знал и, соответственно, изначально не мог считать «чмом», за кого его держали в Мувске в классе и во дворе, просто копировал все те поведенческие приёмы, которые подсмотрел ранее у нагловатых дворовых и школьных заводил, а больше — чего греха таить! — перенял из бандитских телесериалов, до которых раньше был большой охотник.

Для бывалого урки, или для любого более-менее опытного, наблюдательного человека это щенячье порыкивание, долженствующее означать уверенное поведение альфа-самца, было бы смешно, — но в озерской дружине не было ни бывших урок, прошедших школу выживания на зоне; ни сколь-нибудь опытных людей; да и откуда им было взяться среди недоучившихся студентов, «менагеров» самого низшего звена, а, проще говоря, продавцов разнообразных «салонов» — от связи до мебельного. И потому это прокатывало — Мишкин «стальной взгляд» и не менее «стальной голос» как бы давал понять, что будь не по его — он тут же!.. Чего «тут же» не озвучивалось, но как бы подразумевалось: «свернёт сопатку», «отмудохает», «даст п. зды» или вообще «замочит», — всем своим видом дохленький Лещинский всячески поддерживал такое о себе мнение — парня бывалого и крутого.