Ксеркс

Артабан успокоил Ксеркса. Он был прекрасно знаком с сентиментальными порывами и слабостями племянника. Иногда они имели эстетическую, иногда философскую природу. На сей раз порыв рождён был причинами отнюдь не эстетического характера, как в случае с платаном. Он являлся сугубо философическим, и дядюшка Артабан, ощущавший в себе склонность к любомудрию, подумал, что следует ответить в том же ключе.

   - При жизни, — ответствовал дядюшка печальным голосом, — нам приходится переживать события более прискорбные, чем сама смерть. Жизнь коротка... Тем не менее среди всех этих сотен тысяч не найдётся человека, который хотя бы однажды не хотел умереть. Люди всегда принимают слишком близко к сердцу собственные страдания, болезни, разочарования и досаду, и жизнь кажется им слишком долгой, невзирая на то что она очень коротка.

   - И я тоже когда-то хотел умереть, — посчитал уместным ответить Ксеркс, хотя он совершенно не помнил, когда это могло быть. — Но теперь я желаю жить, ибо всё это... — он показал на воинство, блиставшее под солнечными лучами, на флот, качавшийся на искристых волнах, — ...ибо всё это — моё счастье и гордость. Но скажи мне, дядя, вот что. После того как ты увидел тот же самый сон, что и я, сохранил ли ты свои прежние мысли? Способен ли ты даже сейчас посоветовать мне не ходить войной на Грецию? Говори только правду, умоляю тебя!

   - Царь! — воскликнул Артабан. — Будем верить в то, что этот сон не обманул нас обоих. И всё же, даже в сей славный миг, я опасаюсь двух вещей.

   - Каких же? — вопросил Ксеркс, на которого эти слова, учитывая его философическое настроение, произвели серьёзное впечатление.

   - Земли.

   - Земли?

   - И воды.

   - И воды? А нельзя ли конкретнее, дядя? Земли и воды? Или ты считаешь, что войско моё не столь уж велико числом? Или тебе кажется, что моему флоту не хватает силы? Может быть, тебе угодно посоветовать мне набрать новых наёмников, построить новые корабли?

   - Царь, — ответствовал Артабан, — кто, пребывая в здравом уме, способен посоветовать тебе нанимать бойцов и строить корабли? Видишь, корабли твои усыпали море, превратив его в подобие реки. О, царь! Я боюсь земли и воды не потому, что рать твоя малочисленна, а флот недостаточно большой. Они велики, и, пожалуй, даже слишком. В них я вижу предел человеческой мощи. Но где ты найдёшь гавани, чтобы укрыть в них эту тысячу кораблей, когда начнутся пелопоннесские бури? Где найдёшь ты зерно, чтобы прокормить все эти сотни тысяч людей? Да, царь, я боюсь и суши и моря. Тебе придётся полагаться на милость небес, посылающих нам ветер, и на милость земли, рождающей зерно. На берегах Фракии и Македонии не найдётся просторных гаваней, и, невзирая на отданные приказы, местные жители не сумеют вырастить столько зерна, сколько необходимо тебе.

Ксеркс молчал. Побледнев, он озирал свою неодолимую силу.

   - Но если хватит зерна и ветры будут благоприятными, — продолжил Артабан, — тогда, о царь, ты сделаешься ненасытным. Ты захочешь идти всё дальше и дальше. Ты пожелаешь обладать всей Европой, всем, что лежит вдалеке на таинственном Западе. Твоё честолюбие сделается безграничным.

   - Вполне возможно, — проговорил Ксеркс, обращаясь к себе самому.

И тут и недавний порыв, и оставшееся после него чувство вдруг испарились куда-то. Перед глазами Ксеркса предстало видение доселе неведомой силы. Азия уже принадлежит ему. То же самое будет и с Европой. А потом со всей землёй. И со всеми небесами. Ветры станут повиноваться движению его скипетра. Колосья на полях покорно склонятся перед ним. А греков, этот жалкий, презренный народишко, он попросту втопчет в пыль. Царь улыбнулся. Вокруг его трона — вдали, так, чтобы ничего не слышать, — стояли его стражи. Бессмертные, застывшие, словно покрытые панцирями изваяния. Перед собой он видел блестящие металлом спины своих вельмож. И всё это сверкало и переливалось светом. Он уже совершил нечто невероятное. Но мощь его должна вырасти ещё больше. Она превзойдёт пределы возможного.

Дружелюбно улыбаясь, царь повторил, уверовав в свою непобедимость:

   - Возможно, дядя, ты действительно прав. Но если я буду учитывать все последствия, то никогда не сумею ничего сделать. Не лучше ли совершить великое, собственной волей одолев всё возможные препятствия, чем так и оставаться в бездействии, вызванном осторожностью? Человек никогда и ни в чём не может быть уверен. Но отважный, как правило, добивается желаемого, в то время как медлительный и вдумчивый никогда не достигнет цели.

Глаза Ксеркса блестели, душа ликовала от гордости, насыщаясь великолепным зрелищем. До слуха царя донеслись фразы, которые с глубоким удовлетворением произносили его собственные уста. С новой уверенностью в себе он продолжил:

   - Какую мощь обрели мы, персы! Если бы предки мои по материнской и отцовской линии посвящали столько же времени раздумьям и размышлениям, как и ты, дядя, слава Персии не была бы сейчас столь велика. Наша держава росла посреди опасностей. Но чем их больше, тем выше подвиг, тем больше опасностей. И незачем бояться земли и воды, дядя. Европа будет принадлежать нам.